Обретения - [6]

Пытаясь выглядеть деловым, Юрка максимально небрежно осведомился:

— А как насчет аванса?

— Давай-давай, топайте, коли подрядились, — нахмурился Вавик. — Ишь ты, аванс! Отработаете как надо, тогда и рассчитаемся.

В течение получаса подростки наравне со взрослыми грузчиками тягали по лестничным пролетам тяжеленные коробки, мешки и ящики. За это время Юрка окончательно уверился, что отысканный ими клиент никакой не особо ценный для государства научный кадр, как предположил Санька, а самая натуральная шкура. Спасающая себя любимую и свое ненаглядное барахло.

Финальным аккордом стал вынос и спуск наспех сколоченного из грубых, щедро-занозистых, досок ящика, внутри которого помещалась гигантских размеров люстра, тревожно позвякивающая хрустальными висюльками. Когда грузчики, обливаясь потом, выволокли его из подъезда, дядька недовольно зыркнул на переводивших дух приятелей и скомандовал:

— Пионеры! Чего стоите руки в брюки? Подсобите, только аккуратно.

Юрка и Санька взялись поддерживать ящик снизу, скорее мешая, нежели помогая грузчикам. В спины им неслись причитания выкатившейся во двор тети Сони:

— Умоляю, осторожнее! И поглубже ее, поглубже!

— Да как раз и не надо поглубже! — ворчал водила, принимая ящик наверху. — Сейчас бортом прижмем-зафиксируем, и никуда оно не денется. Мне дико интересно другое — как его потом в вагон затаскивать станем? Оно же в тамбур не пройдет?

Наконец с погрузкой благополучно покончили, и мужики, которым предстояло сопровождать груз до вокзала, потянулись за папиросами.

— Парни! Айда с нами? — предложил один из них. — Прокатитесь с ветерком, а заодно разгрузить поможете?

— Нет, нам в школу надо.

Санька незаметно дернул товарища за рукав, и сей его жест означал: «Ты чего творишь? С вокзалом в два раз больше заработаем!»

Но Юрка оставался непреклонен. Помогать и далее этим двум бегущим с корабля (и какого корабля! с «Авроры»!) крысам лично он не собирался. К слов у, крысы хотя бы налегке бегут. А эти… Ленинградцы, называется. Тьфу!

— Ну, как говорится, было предложено, — равнодушно среагировал на отказ жлоб. — Соня, рассчитайся. Мужики, заканчивайте дымить, времени в обрез.

— Спасибо вам, мальчики, — тетка порылась в висящей на шее, наподобие кондукторской, дамской сумочке и извлекла из нее два яблока. — Держите. Это тебе. А это тебе, мальчик. Настоящие крымские. Угощайтесь на здоровье.

— Ааа… Э-эээ… А деньги? — опешил Санька.

А Юрка так и вовсе закашлялся, подавившись негодованием.

— Ай-ай! Мальчики, как вам не стыдно? Вы же пионеры! Тимуровцы!

— Яблоки по нынешним временам тоже денег стоят, — назидательно откомментировал жлоб. — И немаленьких. Командир, все, поднимай борт, уезжаем. Соня, забирайся в кабину.

Решение родилось мгновенно.

Впоследствии Юрка сам себе не переставал удивляться: как он вообще умудрился сподобиться на такое?

Возможно, предпосылкой послужила утренняя подлая издевка Петьки Постникова. Ведь Юрка твердо знал, что, останься отец жив, то обязательно, даром что инвалид, оказался бы в эти грозные дни там, где труднее всего. Уж он-то не стал бы отсиживаться в тылу.

— Дяденька, подождите закрывать, — невинно обратился Юрка к водителю. — Я, кажется, там у вас кепку обронил.

— Так ищи быстрей, — проворчал тот, подсаживая паренька в кузов.

Оказавшись возле стоящего у самого края ящика с люстрой, Юрка, делая вид, что осматривается в поисках мифической кепки, как бы ненароком присел на одну из коробок, усиления толчкового движения ради упершись спиной в другую. После чего, дерзко вперившись взглядом в тетю Соню, выкрикнул:

— Тимуровцы — они семьям героев помогают. А не шкурникам, которые со своим барахлом из Ленинграда драпают.

На последних словах он, распрямляясь пружиной, толкнул обеими ногами ящик, и тот, выпав из грузовика, с оглушительным, переходящим в жалобный колокольный перезвон хрусталя, с грохотом шваркнулся об асфальт.

Немая сцена длилась не более пары секунд. А затем Юрка, рискуя приземлиться на остатки былой роскоши и переломать конечности, спрыгнул с грузовика и, крикнув: «Санька! Атанда!» — бросился со двора. Обалдевший приятель, выказав завидную реакцию, но, скорее, движимый банальным инстинктом самосохранения, сиганул следом.

Взревевший жлоб, углядев валяющийся на полу кузова кривой стартер, схватил железку и запоздало стартовал за мальчишками, оглашая двор истошным:

— УБЬЮ ПАДЛУ!!!

Проскочив цепочку дворов, приятели выбежали на Лиговский проспект и, не сговариваясь, метнулись в разные стороны: Санька кинулся к Московскому вокзалу, а Юрка припустил в направлении особняка Сан-Галли. Выскочивший следом жлоб кинулся за вторым, проявив неожиданную для его возраста и комплекции прыткость.

Немногочисленные прохожие в изумлении отшатывались в стороны, уступая пространство лихой погоне, и с любопытством оборачивались.

Картинка, что и говорить, интриговала: во всю прыть улепетывающий подросток и несущийся за ним с железякой наперевес взрослый — с виду солидный, но при этом несолидно вопящий мужчина.

Возле перекрестка с Кузнечным, привалившись спиной к афишной тумбе, стоял гопницкого вида пацан, на вихрах жестких волос которого торчала кепка-трехклинка — обязательный атрибут аборигенов из числа лиговской шпаны. По виду был абориген немногим старше Юрки, но зато на целую голову выше.