Обретения - [34]

— Нет.

— Видишь ли какая штука: когда всякий берется самостоятельно оценивать обстановку, то чаще всего получается кто в лес, кто по дрова. Кто-то начинает бежать, кто-то стрелять. Кто-то, извини за грубое слово, срать. Согласись, толку от такого немного?

— Соглашусь.

— А боевая слаженность есть четкое приведение в исполнение командирского замысла. Командир осмыслил, произвел оценку сил и средств, всех расставил по местам. И дальше — по свистку, по зеленой ракете, по взмаху руки, по любому условному сигналу — каждый начинает исполнять отведенную ему роль. Лишь в этом случае появляется шанс добиться того, что изначально командиром задумано.

— А если что-то пойдет не так? И сам командир это видит?

— Хорошим командиром считается тот, кто не начинает менять решения. Даже если что-то пошло не так. Тем более что сделать это мгновенно в бою практически невозможно. Ты просто не сумеешь довести новые вводные до всех. А если твои люди не выполняют твоих вводных, создается эффект домика, построенного из кубиков: ставишь один не в то место, и — бабах. Вся постройка рушится.

— Получается, ты, я, Битюг — всего лишь были кубиками?

— А ты как хотел? Чтоб в первом бою — и сразу в строители? Так не бывает. Но, кстати, если досконально разбирать сегодняшнюю операцию, тот же Битюг виноват поболее тебя.

— Как это?

— Он увидел тебя выходящим из дома, а не со двора. Притом что оговоренной отмашки ты не получал. Но Битюг не дал себе труда задуматься почему, оставил точку и направился к тебе. И за это ему от Хромова еще влетит, будь уверен. Кстати, а что там за кошка между вами пробежала?

Юрка нахмурился:

— Извини, Сергей. Можно я пока не буду об этом?

— Имеешь полное право. Так вот, возвращаясь к тому, с чего начали: ты солдат, Васька, вот и действуй как солдат. А не так, как тебе представляется важнее или интереснее. Суворов говорил: «Каждый солдат должен свой маневр знать». Золотые слова. Но маневр надо не просто знать, но исполнять безоговорочно. Исполнять и не думать за других. В противном случае командир будет уверен, что ты находишься в точке «А», ты в это время переместишься в точку «Бэ», а всем вместе из-за этого придет кирдык в точке «Вэ».

— Но ведь сегодня, переместившись в точку «Бэ», я вас спас? — вслух задумался Юрка.

И тут же спохватился, пояснил:

— Ты не думай, Сергей, я не хвастаюсь. Просто ты сам так сказал.

— Да, в итоге получилось чудо, — подтвердил Лукин. — И за него я сказал тебе спасибо. Но равно за него же Хромов дал тебе по роже. Чтобы у тебя не сложилось впечатление, что точно так же можно будет поступать и впредь. Пойми, Васька, чудо — штука редкая. Да, на войне чудеса случаются немного чаще, чем в мирное время. Но все равно: чудеса — исключение, а не закономерность. И если ты в следующий раз поступишь схожим образом, может статься, ты всех нас не спасешь, а погубишь. Ясно?

— Кажется, да.

— Вот и зер гут. А так, слава богу, что по первости ты оказался раздолбаем. Ибо именно твое героическое раздолбайство нас и спасло. Хотя в 99 случаев из 100 оно, наоборот, губит. О! А вот и собственной персоной Михалыч. Да ты не вскакивай, на привале можно.

— Вот вы где, голуби, — подошедший к ним обыкновенно хмурый Хромов выглядел сейчас исключительно благодушно. — А там вас обыскались. Давайте ноги в руки, пока не всю самогонку оприходовали. Кстати, Васька, персонально тебе, в виде исключения, разрешаю принять капелюшку фронтовых. Профилактики простудных заболеваний ради.

— Слыхал? — Лукин живо вскочил на ноги. — Айда, Васька. Надо пользоваться моментом. В кои-то веки товарищ Хромов лично добро дал.

— Спасибо, я не буду.

— Принципиально или?

— Просто не хочу.

— Как знаешь. Не возражаешь, если тогда твою пайку себе затребую?

— Конечно.

Довольный Сергей отправился за трофейной порцией, а на нагретое им место опустился Хромов:

— О чем задумался, детина?

— Да так. Дядя Миша, а можно спросить?

— Валяй.

— Я слышал, ребята говорили, что Битюг был прав. В смысле Корж, конечно, гад конченый, фашист. Но дробить из-за него группу на две части было неправильно?

— Битюг прав. И, разумеется, за такое решение командир меня по головке не погладит.

— А как же «победителей не судят»?

— Еще как. И судят, и под суд отдают, — невесело усмехнулся Хромов. — Порой даже и босиком по росе за амбар. Тьфу-тьфу-тьфу, чур нас.

— Анфиса рассказывала, это Корж немцам донес, когда Клавдия в отряд ушла. И за это они всю ее семью… А вы с Сергеем, получается, отомстили, да?

Со стороны группки партизан донесся слаженный гогот, и Хромов неодобрительно покачал головой:

— Вот жеребцы-то. На самом деле, Васька, за Коржом и без семьи Клавдии грехов было на целую дивизию. Но твоя правда. Я слово Клавке дал. Что достану эту сволочь.

— Значит, отец был неправ.

— Это ты о чем сейчас?

— Папа говорил, что на войне о чувствах не задумываются. Что благородство и рыцарство только в книжках бывают. А на настоящей войне все мысли и поступки заточены на то, чтобы выжить.

— Мудёр был батя твой. Воюет?

— Он в империалистическую воевал. Ему в 16 году на фронте руку оторвало. Папа… умер. Еще до войны.

— Невеселые дела. Но вот что я тебе скажу, Васька: выжить, оно, конечно, было бы очень кстати. Думаешь, кому-то помирать охота? Но! Если доведется — или-или, большинство из них, — Хромов махнул рукой в сторону продолжающих хохотать партизан, — случись выбирать между смертью, но смертью героя, или дальнейшим трусливым, жалким существованием, предпочтут первое. Парадокс? Или все-таки потому, что правда и справедливость на нашей стороне?