Обретение ада - [97]

Оказалось, Лена уволилась из клуба и устроилась работать в какую-то фирму. И тогда он впервые подумал, что вернулся не зря.

Москва. 23 апреля 1992 года

В этот день заместитель директора СВР должен был принимать нелегкое решение. Имея звание контр-адмирала, он занимался вопросами кадров в российской разведке. И уже несколько недель успешно сопротивлялся натиску Макеева.

— Поймите, — убеждал его Макеев, — мы имеем уже три случая прокола на нашем направлении. Ничего так просто не происходит. Я, безусловно, ценю заслуги Юджина, зная о его блестящей работе. Но сейчас это уже не тот человек. Он сломался, не сумел адаптироваться к происшедшим изменениям. После жизни в Америке ему трудно приспособиться к нормальной работе в Москве.

— Но внешне это совсем незаметно, — защищался контр-адмирал.

— Заметно, — горячился Макеев, — очень даже заметно. Я был в Берлине в прошлом году, когда его тяжело ранили. Все произошло из-за его нервного срыва.

Он мог спокойно уйти в Восточную зону, а он предпочел на глазах у всех сесть в автомобиль сотрудника КГБ и приказал направить в Восточную. Там еще была авария, и американцы открыли огонь. Я был там и поэтому точно знаю, что именно произошло.

— Его потом наградили, — вспомнил контр-адмирал.

— Конечно. И заслуженно, — подтвердил Макеев, — все-таки столько лет работал за рубежом, столько страдал. Но как специалист он уже не может принести никакой пользы. Я далек от мысли, что все провалы — это сознательная работа полковника Караева. Но ошибки, неточности, срывы могут случаться с каждым человеком. Наверное, врачи слишком рано дали разрешение.

— Директор Примаков считает его одним из лучших наших сотрудников, — напомнил контр-адмирал и, сам того не сознавая, подлил еще больше масла в огонь.

— Конечно, он прекрасный специалист, — занервничал Макеев, — но есть объективные показатели. Я не могу отвечать за отдел, в котором столько провалов. Кроме того, у него случаются срывы. Вот, у меня есть сообщение милиции. Он приехал в ночной клуб, увез девушку, избил охранника. Но разве так может поступить профессиональный разведчик? Ему все еще кажется, что он в своей роли, что он по-прежнему американский миллионер.

Макеев положил на стол справку районного управления внутренних дел.

Контр-адмирал хмуро посмотрел на бумагу.

— Убери, — сказал он мрачно, — не люблю пакостных доносов.

Макеев забрал бумагу. Поднялся из-за стола.

— Во всяком случае, я вас официально предупредил. Если у нас в отделе произойдет еще один провал, я не знаю, кто будет в таком случае виноват.

— Подождите, — остановил его контр-адмирал. Он понимал, что в случае неудачи ответственность может пасть и на него.

Макеев снова сел.

— Я смотрел его личное дело, — сказал контр-адмирал, — он семнадцать лет провел за рубежом. Это настоящий профессионал.

— Был, — снова сказал Макеев, — хотя и в Америке у него случались срывы. Один раз он даже угодил в тюрьму. Вы тогда не работали у нас, а я знаю, что он в Америке даже сидел. Потом при загадочных обстоятельствах погиб его связной Том Лоренсберг. И, наконец, был выдан один из самых ценных агентов КГБ Рональд Пелтон. Все это наслаивается одно на другое. Да и история с побегом Олега Гордиевского до сих пор непонятна. Никто не знает, каким образом ему удалось бежать на Запад.

— Это тоже вина Юджина? — не выдержал контр-адмирал.

— Нет, конечно. Но они все: Пелтон, Гордиевский и Караев — занимались разработкой операции «Айви Беллз». Странная история получается; Гордиевский бежал, Пелтон обнаружен и арестован ФБР, а Юджин, уже арестованный, выходит на свободу. Мне, например, это очень не нравится. Может, они его использовали, и он, сам того не ведая, лишь передавал нам информацию, которую ему любезно подставляли американцы.

— Пока это все ваши домыслы. У нас нет против него фактов.

— Я уже не говорю о его сознательных ошибках. Это может быть всего лишь следствием усталости, нервных срывов. Он ездит на встречу с курсантами и надевает звезду Героя Советского Союза. Нам ведь не нужны неприятности с аппаратом президента. Недавно его спросили, к какой партии он мог бы примкнуть, а он серьезно ответил, что к коммунистам. Это слышал Савостьянов, а он ведь может все передать в правительство или в аппарат президента.

Контр-адмирал нахмурился. «Охота на ведьм», начавшаяся после августа девяносто первого, требовала, чтобы все государственные служащие публично каялись в грехах коммунизма и сразу становились ярыми антикоммунистами и верующими прихожанами. Стало модно появляться со свечкой в руках на праздниках в православных храмах. Одно упоминание слова «коммунисты» считалось дурным тоном и строго преследовалось руководством. Из аппаратов правоохранительных органов изгонялись десятки, сотни тысяч людей — прокуроров, следователей, оперативных работников МВД, прокуратуры, службы безопасности и разведки. Во главе Московского управления контрразведки даже был поставлен бывший диссидент Савостьянов. И хотя последний оказался на редкость порядочным и интеллигентным человеком, осознавшим всю необходимость подобных органов и стремящимся по мере сил не разваливать до конца свои службы, тем не менее контр-адмирал сразу принял решение. Рисковать было нельзя. Можно было подставить под гнев президента и его аппарата все руководство СВР, и так часто обвиняемое в симпатиях к «прежнему режиму».