Обретая любовь - [84]

– Гримбл! – окликнул Колин кучера. – Я решил назвать его Дедалом.

– Звучит неплохо, – отозвался кучер, подходя ближе. – Как понимаю, имя иностранное?.. Быть может, стреножим нашего красавца, и я его обмою?

Колин помотал головой.

– Думаю, большого риска занесения инфекции нет, ранки быстро затянулись коростой. Оставим его в покое до утра.

– На мой взгляд, это не лучший вариант, – возразил Гримбл, глядя на коня. – Его бы следовало все же привести в порядок.

– Сейчас его беспокоит не столько грязь, сколько тревога по поводу возможного продолжения побоев. Так что повременим с помывкой до завтра. Пусть он немного привыкнет к нам. А пока принеси ему, пожалуйста, сена и запарки.

Колин простоял рядом с Дедалом еще несколько минут, прежде чем окончательно уйти.

– Пойду разыщу свою жену, – сказал он коню. Тот дернул ушами, но голову не поднял. – Увидимся завтра утром. А также на следующий день. Тебя больше никто никогда не ударит.

Измученный болью и страхом конь продолжал жевать овес.

Шагая к дому, Колин размышлял о некоторых параллелях, которые были слишком очевидными, чтобы их игнорировать.

Миссис Бушби была уже на месте. Она только что приготовила чай и теперь делала уборку на кухне. Ее несколько озадачило то, что Колин упорно не желал, чтобы прислуга оставалась на ночь в доме. Но в конце концов она приготовила ужин и пообещала вернуться на следующий день еще с парой женщин, которые помогут ей сделать в доме основательную приборку.

– И все же я не понимаю, как вы обойдетесь без прислуги, – продолжала недоумевать миссис Бушби. – Это как-то противоестественно, чтобы господа все делали сами.

Колин лишь улыбнулся на эти слова. Когда миссис Бушби ушла, он взял серебряный поднос с чайными приборами и спустился с ним к озеру. А после чаепития вновь предался страсти со своей молодой женой под сенью прибрежной ивы.

Потом Грейс растянулась на траве, положив голову на бедро Колина, и наблюдала, как тени ветвей шевелятся на их обнаженных телах. И в этот момент она ощущала себя счастливейшей из смертных.

Затем, несколько позднее, уже находясь в доме, они ужинали. И когда окончательно расправились с приготовленным миссис Бушби пирогом, Колин извлек из кармана листок бумаги.

– Что это? – поинтересовалась Грейс, слегка опьяненная превосходным вином и обилием солнечного света.

– Письмо, – ответил он. – Я получил его несколько лет назад.

Разглядев листок, она рассмеялась.

– Это то самое, которое я написала тебе, когда Лили обрезала пальцы у моих перчаток.

– Да, оно было самым первым. – Колин разгладил письмо на столе. – И как ты можешь видеть по его состоянию, я перечитывал его не один десяток раз.

Грейс перестала смеяться.

– У меня никогда не было ни времени, ни достаточной смелости, чтобы по-настоящему ответить тебе… Те коротенькие отписки в две-три строчки не в счет. И вот сегодня я написал письмо, которое мог бы тебе послать, если бы я был немного смелее, а ты немного старше. Я очень отчетливо помню ту неделю.

И Колин начал читать:

«Здравствуй, милая Грейс,

Я очень сочувствую тебе по поводу твоих перчаток. Я бы с радостью купил тебе новые, однако нам, гардемаринам, не позволяется сходить на берег во время стоянки в порту. Для меня прошедшая неделя тоже была ужасной, хотя и по другим причинам. На днях мы встретили в море корабль работорговцев. Думаю, мы могли бы избежать настоящего сражения, аккуратно взяв их на абордаж, однако наш капитан просто обожает топить неприятельские корабли. Дело еще и в том, что за уничтожение вражеского корабля Адмиралтейство выплачивает денежное вознаграждение. Так что после боя, который длился минут сорок (хотя мне показалось, что он продолжался несколько часов), мы потопили этого «работорговца». К несчастью, один из наших офицеров, мистер Хит, у которого дома осталось двое маленьких сыновей, словил пулю, выпущенную одним из наших же матросов. Ну а что касается рабов… всех их работорговцы выбросили за борт…»

Умолкнув, Колин глотнул вина. Грейс вздохнула и протянула свой бокал, который он незамедлительно наполнил. И пока она потягивала ароматную жидкость, Колин ровным голосом поведал ей о том, как умирал мистер Хит и что он рассказывал о своих детях накануне.

Закончив, Колин взглянул на нее.

– Ты в порядке?

– Да… – Грейс сжала его ладонь. – Я очень рада, что узнала о мистере Хите и его детях. А также о тех африканцах. Все это очень важно.

Кивнув, Колин продолжил читать дальше, и его голос был уже не таким бесстрастным. В целом его письмо заняло пять листов, тогда как ее уместилось на одном.

На следующий день Колин все утро занимался Дедалом, а после обеда написал письмо вдове и детям мистера Хита. Потом он отыскал очередное послание Грейс и ответил уже на него. Повествование заняло более восьми страниц, и бо́льшую его часть слушать было нелегко. Грейс плакала, и, по ее мнению, Колину тоже не помешало бы прослезиться.

На следующий вечер это все же произошло. Из его глаз выкатилась лишь пара слез, но и они были бесценны. В очередном письме Колин рассказал Грейс, каково это – впервые убить человека. Когда пуля вошла в тело того парня, тот слегка подскочил и рухнул на палубу, где и остался лежать с подвернутой ногой, уставившись мертвыми глазами в небо. Колин описал, каково осознавать, что кто-то принял смерть от твоей руки. Пусть это был враг, но у него ведь тоже есть мать.