Обрести себя - [212]

Около полуночи жених заметил, что Костика спит на коленях у невесты, и дал ей понять, что время закругляться. Однако гости только-только развеселились, останавливать их просто грешно. Тогда молодожены, чтобы не портить гулянку, взяли по ребенку и без шума скрылись. Филимон торопился увести жену в свое хозяйство, которое начало хиреть без достойной женской руки. Закрывая за ними калитку, Мадалина и Арион прослезились — то ли от огорчения, то ли от облегчения. Родителей радовало, что наконец-то у Викторицы будет своя печка, свои дети, свои заботы. И в то же время с уходом Викторицы они обеднели на одну дочь. Теперь по утрам, когда Арион пойдет их будить, одна постель будет пустовать, а за столиком останется без дела одна ложка, один стул будет скучать без хозяйки.

— Вот и ушла, — печально вздохнула Мадалина, — а думали: засиделась в девках.

— Да, понемногу пустеет наше гнездо.

— Бедная Викторица, дома тяжесть несла и замужем впряглась в такой воз.

— Такая уж судьба.

— Да пусть огонь спалит такую судьбу! Жестокая доля — с самого начала нянчить двоих.

Арион вспомнил, что он — глава семьи и, если поддакивать во всем жене, это до добра не доведет. Он нарочито суровым голосом пробасил:

— Опомнись, жена. Чего мы заупокойную завели? Ведь замуж вышла, а не на кладбище отнесли.

— В самом-то деле.

— Ну вот, чтобы я не слышал твоих вздохов.

— В конце концов, мы ее не принуждали, сама пошла.

— Правильно.

— И по-моему, Филимон хоть и старше ее, но неплохой человек.

— Толковый, ничего не скажешь.

— И руки у него золотые.

— Не скандалист.

— Не пьющий.

— Хозяйство имеет.

— Зрелый человек, умный.

— Не лукавый.

— Не развратный.

— Живет рядом.

Пока дошли до крыльца, новый зять был наделен уже всеми лучшими человеческими качествами.

В доме веселились на славу, даже не обратив внимания, что хозяева исчезли. Уловив мелодию, Арион воодушевленно спросил:

— Мадалина, ты этот танец знаешь?

— Булгаряска, кажется.

— А не хангу?

— Да что ты смешиваешь траву с гусями! Хангу — совсем другая музыка.

— А чего мы будем стоять да спорить — давай-ка лучше тряхнем стариной. Что бы ни было, а жизнь хороша сама по себе!

— Только ты меня не сильно кружи.

— Сильней, чем ты меня кружила все эти годы, не буду. Женя, сделай громче свою шарманку.

Арион подтянул ремень, расправил рубашку, подался грудью вперед, одной рукой полуобнял Мадалину за талию, а другую положил ей на плечо. И пошел по-молодецки… Судя по осанке, по лихости, с какой он отплясывал, основной пир только начинался.

* * *

До замужества Викторица была ангелом-хранителем Иляны. Она открывала и закрывала двери, когда та шла на свидания. Она первая чувствовала, когда Микандру подходил к окну, и будила Иляну, если случалось, что та успевала уснуть. У Викторицы чуткий слух и легкий сон, она улавливала едва различимые звуки. Иляна всегда полагалась на нее, и она никогда не подводила. Но вот Викторица вышла замуж, и жизнь Иляны усложнилась — некому стало провожать ее на свидания, бодрствовать в ожидании ее возвращения. На Анку положиться нельзя — сонливая. Хоть из пушек над нею пали — все равно не услышит. А после столкновения с отцом из-за Микандру требовалась еще большая осторожность. Отказаться от свиданий — об этом и речи не могло быть. Она бы умерла без них; после примирения любовь вспыхнула с новой силой. Из-за Микандру она была готова на любое безрассудство. Иляна почти перестала считаться с окружающими. Если случался вечер без встречи с ним, на другой день она была как невменяемая, проходила мимо людей, не видя их, разговаривала сама с собой, смеялась без причины, пугая своим поведением родителей.

Как-то ночью, выйдя из дома по нужде, Мадалина нашла дверь незапертой. Сначала подумала, что с вечера забыла задвинуть засов, но тут же вспомнила ясно, как и при каких обстоятельствах закрывала. Может быть, кто-нибудь из девушек вышел? Тоже не верилось — не в их привычках выходить по ночам, даже если с вечера наелись арбузов. И вдруг ее будто укололи в сердце — неужели кто чужой вошел в дом?! Она торопливо вошла в горницу и обомлела: постель Иляны была пуста. Мадалина ринулась назад и стала трясти спящего Ариона:

— Вставай, вставай, волк в стаде!

— Чего тебе? — просыпаясь, спросил Арион.

— Эта сукина дочь Иляна! Нету ее!

— Да ну тебя.

— Иди, полюбуйся, постель пустая.

— Беда с этими девчонками. — Арион нашарил в темноте папиросы. — Чего мне глядеть? Если ты говоришь нету, значит, нету. Опять, наверное, шляется с цыганским отродьем.

— Что теперь делать, Арион?

— Спущу с нее шкуру, вот что. Стыда не боится, так хоть страхом проберу.

Теперь Мадалина сообразила: напрасно подняла Ариона. Что он может теперь поделать? Идти искать ночью? Где ее найдешь? А если и найдешь, то какой в этом толк? Конечно, лучше было не будить его. Поздно опомнилась Мадалина, теперь ничего не изменишь. И все же она попыталась хоть успокоить мужа:

— Хочешь побить, Арион?

— Молиться на нее не буду. Если по-человечески не понимает…

— Не надо ее бить, Арион, я тебя прошу, не надо. Уже выросла, палкой ее не исправишь. Наоборот, затвердеет у нее душа, все равно по-своему повернет.