Обреченный странник - [21]

Наконец, пришло вербное воскресенье, и всю страстную седмицу он провел как на иголках, укладывая и вновь разбирая нехитрые пожитки, которые обычно брал с собой в дорогу, поминутно поглядывая в окно, заскакивал на кухню, где стряпали Антонина с матерью, и, так и не найдя, чем бы еще заняться, шел во двор, подходил к сараю, нюхал влажный весенний воздух и, лишь представив себе дорогу, поездку, чуть успокаивался, а новый день начинался все тем же бесконечно долгим ожиданием.

С Антониной он расстался довольно прохладно, да и все эти совестно проведенные дни показались им годами, и отъезд Ивана должен был принести облегчение обоим. Больше всех суетился Андрей Андреевич, который понимал, что, пойди у зятя дело удачно, коль сумеет открыть он свои собственные прииски и станет уже полностью независим от него, и про спорную деревеньку, что Зубарев–старшый переписал на него, Карамышева, уже и не вспомнит.

— Ты насчет деревеньки–то не сомневайся, — намекнул он Ивану, — как помру, так она сразу к тебе и отойдет. А так, за мной, надежнее сохранится…

— Да владейте вы ей, сколько влезет, — глядя себе под ноги, ответил тот, — не нужна она мне, а случись вдруг что со мной, Антонине какая–никакая помощь будет.

— Ты уж береги себя, Ваня, — всхлипнула на прощанье жена, прислоняясь виском к его щеке, — ждать буду.

— Такое твое бабское дело — ждать, — ответил он, с тем и уехал.

Солдаты, обещанные полковником Ольховским, прибыли в Тюмень на постоялый двор в конце пасхальной недели, разыскали Ивана и сообщили, что им велено находиться в его полном распоряжении сроком ровно на один месяц. Одного из них звали Георгием Федюниным, а второго Артамоном Сенцовым. Были они оба невысокого роста, из крестьян, служили уже второй год и не скрывали радости, что вместо скучной казарменной службы отправятся с Иваном на Урал, предвкушая полную свободу и вольную жизнь. В Тюмени Иван жил все это время у своего крестного, Дмитрия Павловича Угрюмова, который за зиму заметно сдал, постарел, ходил, прихрамывая, все жаловался на спину и уже лишний раз не рисковал садиться на коня верхом. Он без всякого интереса слушал рассказы Ивана да покачивал сивой головой, думая о чем–то своем.

— В добрый путь, Ванюша, — напутствовал он крестника. — Только боюсь, не дожить мне до той поры, когда ты хозяином приисков заделаешься…

Иван как мог успокаивал его, видя, как нелегко крестному, почувствовавшему приближение неумолимой старости, дряхлеющему на глазах с каждым днем. Уже много позже, на Урале, Зубарев случайно узнал от встреченных им тюменских казаков, что крестный его разбился насмерть, упав с лошади под яр, вскорости после отъезда Ивана.

Покидал Тюмень Иван Васильевич с тяжелым сердцем, словно предчувствуя, что не скоро предстоит ему вернуться обратно, в родную Сибирь, и затянется эта его отлучка не на год и не на два, а на гораздо больший срок.

6

Уральские горы встретили их буйным цветением и первыми весенними дождями. Пробираясь меж каменных валунов, россыпей, отрогов, покрытых растительностью, Иван думал о том, как непохоже устроен мир: в Сибири, близ Тобольска, и камешка малого не найдешь, одни болота кругом, а здесь чего только не увидишь, не насмотришься. Солдатам тоже было в новинку обилие каменных россыпей, то один, то другой из них соскакивали с коней, чтоб подобрать любопытный камешек. Но они, как и Иван, ничего не понимали в рудах и с трудом могли отличить простой булыжник от мраморного осколка. Да и сам Зубарев больше надеялся на удачу, на авось, а вдруг да повезет, как в первый раз.

Сейчас он пытался отыскать те места, где они брали с казаками образцы год назад. Наконец они выехали к горе с раздвоенной вершиной, возле которой и должны были находиться руды, привезенные им в Тобольск. Он даже наткнулся на старое кострище, оставленное ими, и, сориентировавшись по ближайшему ручью, двуглавой горе и громадным соснам на противоположной горе, решил, что вышел к нужному месту.

— Тут будем лагерь ставить, — указал он солдатам на старое кострище, это в прошлый раз наша остановка была, здесь и старые шахты искать надо.

Солдаты, которые ради интереса принимали участие в поисках, хотя у них был приказ лишь охранять Зубарева, а помогать ли ему в чем или нет, то начальство им не объяснило, послушно спешились, блаженно бухнулись на молодую траву и сквозь прищуренные на солнце глаза сонно стали наблюдать, как Иван крутит по сторонам головой, что–то высматривая.

— Ой, матушка моя родная, хорошо–то как! — воскликнул Георгий Федюнин, широко раскинув руки.

— Век бы так и лежал, — подхватил Артамон Сенцов.

— Лагерь ставьте да еду готовьте. Пройдитесь по лесу, может, подстрелите кого, — подогнал их Иван, — хватит лежать, наотдыхаетесь еще…

Солдаты неохотно поднялись, стали распрягать лошадей, собирать хворост для костра, а Георгий Федюнин вынул из чехла ружье, щелкнул курком, проверил искру и пошел, осторожно ступая, в ближайший лес, пообещав через час вернуться. Иван же, не теряя времени, принялся исследовать окрестности, достав из дорожного мешка специальный молоток на длинной рукояти, что на прощание подарил ему Тимофей Леврин, объяснив, что таким инструментом пользуются все рудознатцы для откалывания кусков породы.