Обреченное начало - [49]

Девушка отпустила ее. Отстранилась. Она с ужасом смотрела на пожилую женщину, тщетно пытаясь вспомнить, кто это, — теперь эта женщина казалась ей такой же чужой, как и все остальные в этом мире.

— Ему четырнадцать лет, — сказала настоятельница. — Даже по людским законам то, что ты сделала, имеет название, люди накажут тебя за это.

Так все и произошло. Настоятельница говорила и говорила, повторяла одни и те же слова, одни и те же фразы, склонялась над ней, когда она кидалась лицом в подушку, тщетно стараясь думать о Дени: Дени в машине в глубине амбара, Дени в ее жарких ночных объятиях, Дени, подросший за лето, измеряет свой рост портновским метром и горделиво смеется, потому что перерос ее на десять сантиметров. Четырнадцать лет и два месяца.

— Ради ребенка, каким он был до этого безумия, — говорила настоятельница, — ради ребенка, каким ты была, будем молчать, забудем все. Клянусь тебе, что все останется между нами, мной и тобой, твоей исповедницей. Клянусь тебе, что никогда об этом не вспомню.

Именно так все и произошло.

Сестра Клотильда осталась в своей юбке и блузке. Она больше не плакала. Они стояли с настоятельницей возле дома, и настоятельница сказала:

— Теперь пойди поговори с ним.

Сначала сестра Клотильда пошла к лесу, позвала Дени, но его там уже не было. Она пересекла двор и вошла в амбар. Он сидел за рулем «Шенара», в темноте, с непроницаемым лицом, и даже не повернулся в ее сторону. Когда сестра Клотильда подошла к нему совсем близко, то увидела, что поверх своей рубашки Дени надел гимнастерку, которую ей дал немецкий офицер. Это было ребячливо, это было ужасно.

— Зачем ты это надел?

— Потому что.

Она открыла дверцу, села возле Дени. Хотя он по-прежнему на нее не смотрел, он все понял, он всегда все хорошо понимал.

После паузы сестра Клотильда сказала ему:

— Ты не можешь сходить в деревню? У нас мало хлеба.

Дени утвердительно кивнул.

— Мы возвращаемся, Дени.

Он утвердительно кивнул.

— Знаешь, ты должен мне помочь.

Он утвердительно кивнул. А потом повернулся и смотрел на нее всего секунду. Она ожидала, что увидит в его глазах грусть, а может быть, и злость — и это было, но как-то смазано. Однако было там и другое-то, что заставило ее вспомнить об их первой встрече, когда она повернулась к нему в пустой больничной палате и наконец увидела его. И если судьба не предопределена, значит, все это не имеет смысла.

Дени открыл дверцу, вышел из машины, сделал несколько шагов по направлению к воротам амбара, потом остановился, посмотрел на нее сквозь грязное ветровое стекло и вернулся. Подойдя, он сказал ей нежно:

— Это ерунда. Так даже лучше.

Она поняла, что он делает все возможное, чтобы утешить ее. Она была уверена, что он тогда сказал: «Это ерунда, сестра моя», но это было неправдой. Она увидела, как он снимает немецкую гимнастерку, швыряет ее вглубь амбара и уходит, руки в карманах, прямая спина, плечи расправлены, высокий, печальный и гордый: Дени.

Хозяйка булочной появилась за прилавком и удивилась, увидев Дени.

— Это вы?

— Да, — сказала Дени, — мне нужен хлеб.

Она улыбалась, не двигаясь с места.

— С любовью покончено? Сестра возвращается в лоно церкви?

Дени пожал плечами.

— Мне нужен хлеб, — повторил он.

Хозяйка булочной продолжала улыбаться, в ее улыбке сквозила злая ирония. Она подошла к полке, взяла один батон и вернулась к Дени.

— Покончено, покончено, — сказала она.

— Дайте, пожалуйста.

Дени достал деньги, талоны на хлеб и протянул хозяйке. Та посмотрела на купюру и улыбнулась еще ироничнее.

— Это ее деньги? Она тебя содержит? И на шлюху бывает проруха.

— Сами вы шлюха, — сказал Дени, вырывая у нее из рук батон.

— Что? — сказала женщина. — Повтори, что ты сказал?

— Сказал, шлюха.

Хозяйка булочной преградила ему путь и завизжала.

— Шлюха! Он назвал меня шлюхой!

На шум вышел ее муж. Руки его были в муке, широкие волосатые плечи выступали из майки. Он придвинулся вплотную к Дени своей огромной грудью. Он казался очень сильным и его переполняла ярость.

— Это он? — сказал булочник. — Он тебя так назвал?

— Он назвал меня шлюхой! — сказала женщина.

Она распахнула дверь на темную улицу, вышла на порог и начала кричать. Люди сбегались, заходили в магазин. Булочник удерживал Дени за руку.

— Он назвал мою жену шлюхой, — сказал он.

— Подонок, — сказал один старик, — какой подонок!

Дени попытался вырваться, но старик ударил его по спине палкой. Булочник отвесил Дени пощечину. Дени отлетел к стене. Оказавшийся тут же мальчик — тот, что провожал настоятельницу, — помчался предупредить сестру Клотильду. Остальные наблюдали за происходящим, мужчины смеялись. Дени провел рукой по лицу, силясь собраться с духом. Но булочник уже подходил к нему, поднимая руку для удара.

— Оставьте меня в покое, — сказал Дени.

Он смотрел на собравшихся вокруг него людей и внезапно почувствовал себя так, словно участвовал в школьной драке. Он снял часы и положил их в карман брюк.

— Сейчас увидишь! — сказал слегка озадаченный булочник. — Ты это надолго запомнишь.

Он подступил еще на шаг, замахнулся, но Дени не стал дожидаться второй пощечины, он ударил первым, изо всех сил, целясь в глаза. От удара огромный булочник отшатнулся. Но уже старик с палкой и другие деревенские набросились на мальчика.