Обреченная невеста - [44]

Она почувствовала, как Дензил взял ее руку и покрыл поцелуями – выражение почтения, столь редко проявляемого бароном.

– Моя любовь… моя милая! Так это правда! Миссис Динглфут позвала меня домой не напрасно. Вы зачали. Вот в чем причина вашего болезненного состояния и отсутствия аппетита. Ах, моя любовь, это счастливый день для вашего преданного мужа. Какая новость может быть лучше, чем та, что через семь месяцев родится наследник для Кедлингтона!

Она лежала неподвижно. Поцелуи Чевиота не трогали ее, хотя она и позволила себе холодно улыбнуться.

– Не слишком надейтесь на сына, Дензил; это может быть дочь, – сказала она.

– Нет, это должен быть сын, – уверенно ответил он, потер свои руки и заложил большие пальцы в жилет. – Будет забавно, дорогая, если у нас родится рыжеголовый, как вы. Это был бы первый рыжий Чевиот. Но я бы не возражал.

– Может быть, – сказала она едва слышно, – ребенок не выживет.

Чевиот нахмурился и сел на край постели, обвив ее руки своими сильными жесткими пальцами.

– Я запрещаю вам говорить в таком духе, – заявил он громким голосом. – Вы знаете о моем страстном желании иметь наследника. Именно по этой причине я женился на вас. Кроме того, – добавил он с небольшим смешком, – должна же ведь осуществиться и остальная часть предсказания горбуньи. Я вспоминаю, что она обещала появление еще одного Черного Чевиота. Да… это будет не рыжеволосый, а черноволосый Чевиот, как я.

– Пожалуйста, оставьте меня на время, – сказала Флер.

– Нет, сударыня, я не уйду до тех пор, пока вы не заверите меня, что приложите все силы для сохранения здоровья и рождения прекрасного сына. Он не должен умереть, вы слышите, Флер? Он не должен!

– Во всем воля Божья, – прошептала она.

– Ба! – сказал его светлость и, достав миниатюрную позолоченную шкатулку из жилета, положил нюхательный табак в каждую ноздрю. Затем он сильно чихнул несколько раз.

А Флер подумала: «Только бы он ушел поскорей и оставил меня в покое».

Однако Чевиот напыщенно разглагольствовал о своем знатном происхождении, о прежних баронах, о том, что он будет делать с сыном. Он будет его учить стрелять, ездить верхом и вообще быть мужчиной.

– Никаких сентиментальных художников, – заключил он. – Кстати, о художниках. Если этот молодой гений Певерил будет щеголять передо мной своей независимостью, обогащаясь при этом за счет моей благотворительности, я прикажу ему уйти до рождения нашего ребенка. Полагаю также, что нужно снести башню и навсегда покончить с этим зловещим уродством.

Флер ничего не ответила. Но она хорошо знала, что башня не была для нее зловещей. А сама мысль о возможном отъезде Певерила холодила ее сердце и заставляла остро сознавать, насколько тот был дорог для нее. Ей не были чужды человеческие страсти, и она позволяла себе временами вспоминать Певерила, а также невысказанное чувство взаимного влечения, которое проскальзывало между ними подобно электрической искре. Если мастерская и маленькая винтовая лестница будут разрушены, то под их обломками останется лежать и ее самая большая радость последних месяцев. Чевиот снова взял ее руку.

– Ну, Флер, я доволен, что вы беременны. Просите все, что пожелаете. Новые жемчуга? Еще один изумруд на палец? Говорите! Я велю привезти из Парижа то, что вы пожелаете.

– Я не желаю ничего, – прошептала она.

– Не будьте такой глупой, – сказал он с раздражением. – Многие женщины завидуют вам из-за великолепия этого дома, моих подарков и даже моих объятий, – закончил он со значительным видом.

Она посмотрела на него. Он почувствовал себя неловко, глядя в эти печальные глаза. Черт побери, подумал он, когда же перестанет она напоминать о его подлости по отношению к ней?

Он закричал:

– Я даю вам все! Что еще нужно?!

– Ничего, за исключением того, чтобы вы оставили меня одну.

Он обвел сердитым взглядом девственно-чистую спальню.

– Вы стали такой же холодной, как эта отвратительно белая комната. После рождения ребенка нужно заменить все убранство. Будет создана новая обстановка, более подходящая для моей жены: алый сатин, позолоченная кровать, эротические картины. Здесь не должно быть места для такой религиозной чепухи, как та… – и он указал на изображение «Сикстинской мадонны» Рафаэля над камином.

И добавил:

– Вас нужно побуждать, чтобы вы могли участвовать в любовных наслаждениях, моя дорогая. Это совершенно очевидно.

Она стиснула зубы. Разрушение этой прекрасной комнаты будет еще одним актом насилия и злодейства с его стороны.

– Неужели вы думаете, ваша светлость, что мои чувства к вам изменятся в другой обстановке? – спросила она неожиданно. Сквозь длинные ресницы был виден блеск ее глаз, отвергавших его. – Сейчас же уходите, уходите, – добавила она и уткнулась лицом в подушку.

– Вы глупы! – крикнул он ей. – И неблагоразумны, выражая такое презрение ко мне. Вы принадлежите мне. Остерегайтесь, чтобы я не использовал свои права и не привязал вас цепями в одной из комнат как рабыню, изолировав от остального мира.

Ответа не последовало, и Чевиот немного остыл. Он вспомнил, что для рождения здорового ребенка женщину нужно оставить в покое, и поэтому должен обуздать свой пылкий нрав. Да, он снова отправится в Лондон, где его ждут страстные женщины, готовые заключить его в свои объятия. Он не будет больше беспокоиться о ее светлости. Направляясь к двери, он сказал: