Образование Венецианской колониальной империи - [9]

Хроника ценна также разнообразными известиями о злоключениях Латинской империи, хотя и в этом случае она нуждается в критической проверке: авторам вредит склонность к занимательности рассказа даже если это идет за счет его правдивости, — таков, например, рассказ об условиях загадочной гибели императора Балдуина I в плену у болгар.[73]

В этой группе источников должна быть названа также и «Морейская хроника», изданная во французском оригинале и греческом стихотворном переводе Бюшоном, и в итальянском варианте Гопфом.[74] Хотя хроника могла быть написана и на Западе для удовлетворения интереса к восточным событиям, существовавшего при фландрском дворе, но написана она несомненно человеком с Востока, о чем свидетельствуют большое количество в ее французском оригинале слов, заимствованных из греческого и итальянского языков.

«Хроника» восходит к XIV в. Она мало достоверна во всем, что лежит за пределами Мореи — таков, например, рассказ, взваливающий ответственность за поход крестоносцев на Константинополь, на папу и его легата[75], рассказ о фантастической ссоре императора Исаака с Алексеем[76], путаница в изложении событий первых месяцев существования Латинской империи, равно, как, впрочем, и последующих событий[77], фантастическое описание взятия Константинополя Палеологом и т. д.[78] Однако данные, касающиеся морейских дел, непосредственной темы хроники, отличаются гораздо более достоверным характером и сообщают очень интересные подробности, позволяющие правильно понять и оценить некоторые официальные акты. Примером этого может служить известие о роли Венеции в деле присвоения Жоффруа Вильардуэном наследия Гильома Шамплита[79] и последовавшего затем акта признания ленной зависимости Мореи от республики св. Марка.

В еще более условном смысле к источникам восточного происхождения должно быть отнесено сочинение Томаса, архидиакона Сплитского[80]. Тема архидиакона узко специальная — «История сплитских епископов», но трактовка ее дает ему возможность касаться очень многих вопросов более широкого исторического интереса. «История» архидиакона Сплитского важна для нас как источник для освещения той весьма сложной политической обстановки, которая сложилась в Далмации в XI–XIII вв., в результате того, что здесь скрещивались самые разнообразные и противоречивые интересы: западной и восточной церквей, славянства и латинства, Венецианской республики и венгерской короны. Разумеется, архидиакону всего ближе к сердцу церковные интересы, но он освещает также и вопросы политической борьбы, в частности вопросы интересующего нас соперничества венецианцев и венгров. Не все, что сообщает Томас, имеет одинаковую ценность: он тяготеет к латинству и Италии; представители восточного исповедания для него — презренные схизматики; Мефодий — еретик, а о славянской грамоте он не может говорить без раздражения; его произведение пестрит замечаниями о «славянском бешенстве», он не скупится на нелестные эпитеты для задратинцев, одного из славянских князей с его братьями он называет «свирепыми людьми… хищными волками, всюду искавшими крови» и т. д.[81] Но несмотря на все это, из его произведения можно почерпнуть немало интересных и достоверных сведений из истории становления в Далмации венецианского господства, чем обясняется и то обстоятельство, что этим трудом широко пользовался также и Дандоло.[82] Томас родился, как это видно из его собственного сочинения, в 1200 г., архидиаконом Сплитским стал около 1230 г., писал в половине XIII в. и довел свою хронику до 1266 г. Из этого следует, что он был очевидцем значительной части описанных им событий, что придает его труду тем большую ценность.

К группе условно восточных источников надо отнести и немногочисленные источники славянского происхождения, имеющие некоторое отношение к занимающему нас вопросу. Здесь можно назвать сочинение анонимного Пресвитера Диоклейского, «Хорватскую Хронику», переведенную Марком Маруло, более поздние дубровницкие летописные известия, одно из известий нашей Новгородской летописи.

Два первых из названных здесь сочинений, наиболее ранних по своему происхождению, имеют для нас наименьшее значение. Труд Пресвитера[83], относимый обычно к XI в., представляет собою весьма путанное произведение, из которого лишь с большим напряжением сил можно извлечь кое-какие данные по истории славянства.[84] Что касается нашей темы, то Пресвитер Диоклейский может быть полезен лишь для освещения вопросов церковного и отчасти административного деления Далмации.[85] Немного выше этого труда стоит и славянская, вероятно хорватская хроника, в начале XVI в. переведенная на латинский язык сплитским патрицием Марком Маруло.[86]

Гораздо большее значение для нашей темы имеют источники, происходящие из двух других славянских городов Далматинского побережья Задара и Дубровника, хотя они и относятся к более позднему времени. Назовем для примера «Две книги об осаде Задара»[87] и «Дубровницкую летопись» по списку Стулича.[88]

Первое из этих произведений открывает нам глаза на те причины, которые толкали Задар на путь отчаянной борьбы против Венеции на протяжении нескольких столетий; второе — вносит существенные поправки в венецианские известия относительно времени и характера установления венецианской супрематии над Дубровником. Оба памятника стоят в решительной оппозиции к соответствующим венецианским версиям.