Образование Венецианской колониальной империи - [158]

Позднее Брун в своей работе, посвященной поселениям итальянцев в Крыму, прямо указывал на Согдайю, Сурож наших летописей, как город, выговоренный венецианцами для себя во время раздела. Основанием для такого суждения было для Бруна упоминаемый в договоре emborium Sagadai. Он же считал Lazi et Lactu договора устьями Днепра и Буга. Несколько позднее Юргевич в примечании к изданному им тексту «Устава для генуэзских колоний» нашел возможность заметить, что венецианцы при разделе «не забыли упомянуть о Сугдее, или Суроже».[1572] Эта или подобные точки зрения встречаются, конечно, и у иностранных историков.[1573] Согласиться совсем этим мы не считаем возможным. Messini Медовикова имеет разночтение Mesinople, как мы уже отмечали выше, что говорит не о Месимврии, как думает Медовиков, а Месинопле. От части своих догадок Брун отказался сам в результате полемики с Гейдом, и в частности — от только что приведенных географических отожествлений.[1574] Мы, впрочем, не можем согласиться с вопросом о Sagudai также и с Гейдом, который, опираясь на одно место из Алексиады Анны Комниной, относит это наименование к одному из пунктов в Малой Азии.[1575] По ходу описания территорий в акте о разделе здесь должна идти речь об одном из портов на южно — фракийском побережье. В таком случае Sagudar договора должно быть сближено с одним из наименований славянских племен, живших в южной Фракии или Северной Македонии.[1576] Заинтересованность венецианцев в таком пункте могла быть двоякой и обусловливаться, с одной стороны, их торговыми интересами в северной Македонии и южной Фракии, а с другой стороны, как и обладание Мозинополем, желанием приобрести ряд земель в непосредственной близости от Солуни для обмена с Бонифацием Монферратским на острове Крит.

При оценке компетентности членов комиссии в том вопросе, который им надлежало разрешить, а следовательно и при оценке качества их работы в исторической литературе давались самые противоречивые отзывы: они то изображались как люди, хорошо знающие свое дело[1577], то как мало компетентные в нем, если не круглые невежды[1578], причем это последнее мнение опирается на прямое известие византийца Никиты, который свой рассказ о разделе империи заканчивает такими словами: «Таким образом подпали их дележу: счастливый, лежащий на реке Ниле город Александрия, Ливия, области, простирающиеся от Ливии до Гадеса, Парфия, Персия, восточная Иберия, Ассирия, Гиркания и все страны, которые омываются водами всех восточных рек»…[1579] Нужно сказать, что во всем этом нет ни слова правды, — ни одна из этих территорий в договоре не упомянута.

Не следует, конечно, преувеличивать компетентность членов комиссии, считая их знатоками порученного им дела, но не все они были и круглыми невеждами. Уточняя это положение, следует отличать венецианцев от крестоносцев. Представители республики св. Марка несомненно прекрасно разбирались в географии земель, подвергавшихся разделу. За это говорит их продолжительный опыт по заключению договоров с Византией в более ранее время, в которых, мы видели, довольно компетентно были учтены все области Восточной империи. Этого ни коим образом нельзя сказать о «крестоносных болванах», географические познания которых, вероятно, действительно были близки к тем, какие зло изображает Никита. Во всяком случае, именно крестоносцы оказались «обладателями» тех земель, которые надо было завоевать и которые никогда ими завоеваны не были, — таково большинство территорий в Малой Азии или островной мир в Эгейском море. Мы склонны допустить, что венецианская часть комиссии нарочито вела работу ее таким образом, что, создавая видимость больших, но фактически нереальных «приобретений» крестоносцев, с тем большим успехом, как ей казалось, она обеспечивала реальные венецианские интересы. Мы увидим далее, что она в этом сильно ошибалась.

Новые владельцы еще прежде, чем фактически успели вступить во владение, уже начали широко осуществлять свое право собственности: меняли, продавали, проигрывали в кости полученные ими лены; но умная республика св. Марка поспешила отвратить угрожавшую с этой стороны опасность, — от своих получателей ленов она неизменно требовала обязательства: «Из всего того, что мне предоставляется или будет предоставлено, я не осмелюсь передать никому, кроме венецианцев».[1580]

Феодалы новой империи поделили или пытались поделить лены в соответствии «с достоинством» каждого из них, т. е. очень неравномерно. Робер де Кляри сообщает, что в то время, когда рядовые воины получили по одному лену, среднюю стоимость которого он определяет в 300 анжуйских ливров, привилегированная часть крестоносного воинства сосредоточила в своих руках по нескольку рыцарских ленов, — по шести, восьми, шестидесяти, ста и даже двухсот ленов.[1581] Таким образом, существовавшая на Западе иерархия ленов целиком была перенесена на почву возникшей империи.

Мы не видим, однако, чего-либо подобного в деятельности венецианской части ополчения. Фактическое инфеодирование полученных ею территорий наблюдается не в первый момент становления империи, а лишь в последующие годы.