Образование Маленького Дерева - [5]

Пока бабушка читала «Макбет», в игре теней мне виделись замки и ведьмы, и стены оживали. Я подбирался поближе к дедушкиному креслу. Когда бабушка дошла до убийств и крови, дедушка замер. Он сказал, что ничего бы этого не вышло, если бы леди Макбет делала, что полагается женщине, и не совала нос в дела, которыми по всякому разумению должен был заниматься мистер Макбет, а к тому же никакая она не леди: он вообще не понимает, почему она называется леди! Дедушка сказал все это в пылу первого чтения. Позднее и по зрелом размышлении он заметил, что у этой женщины (назвать ее «леди» он все-таки не пожелал) что-то в жизни явно не заладилось. Он пояснил, что однажды видел, как спятила одна олениха, которая не сумела в сезон найти себе оленя: бедняга стала на бегу натыкаться на деревья, а потом и вовсе потонула в ручье. Он прибавил, что точно тут не узнаешь, потому что мистер Шекспир ничего прямо не говорит, но некоторую часть вины можно, пожалуй, отнести на счет мистера Макбета: как видно из книги, за что вообще этот человек ни брался, у него мало что получалось.

Дедушка долго ломал над этой проблемой голову, но в конце концов успокоился на том, чтобы большую часть вины возложить все же на миссис Макбет: сезон там или что другое, а можно ведь вымещать свою стервозность и как-нибудь иначе — ну хотя бы биться головой об стенку, если уж на то пошло, а не убивать кого ни попадя.

В деле убийства Юлия Цезаря дедушка стал на сторону Цезаря. Он сказал, что не возьмется одобрить все поступки мистера Цезаря, — а по сути дела, всех его поступков теперь уже никак не узнаешь, — но Брута и его приспешников он считает самым что ни на есть последним сбродом: подкрасться к человеку тайком, подавить численным превосходством и зарезать до смерти! Он сказал, что если у них вышло с мистером Цезарем разногласие, нужно было объявить о себе и уладить дело в открытую. Он так разгорячился, что бабушке пришлось его успокаивать, и она сказала, что мы, то есть все присутствующие, стоим за мистера Цезаря в деле его убийства, а стало быть, с ним никто не спорит; а само дело-то, к слову сказать, было так давно, что теперь уже, пожалуй, вряд ли что изменишь.

Но настоящее бедствие грянуло из-за Джорджа Вашингтона. Чтобы понять, что это значило для дедушки, нужно знать некоторую предысторию.

У дедушки были все естественные враги, какие бывают у жителя гор. В придачу он был страшно беден, и притом в нем было больше от индейца, чем от белого. Наверное, сегодня совокупность враждебных сил называлась бы «статус-кво», но у дедушки все без разбора — будь то шериф, федеральный сборщик налогов или политик любого чина и ранга — назывались законом, то есть облеченными властью чудовищами, которым нет никакого дела до того, как живется людям.

Дедушка говорил, что был «мужчиной полного роста и стоял на ногах», когда узнал, что закон запрещает варить виски. Он рассказывал, что у него был двоюродный брат, который этого не знал вовсе и, так и не узнав, отошел на тот свет. Он говорил, что брат всегда подозревал, что закон имеет на него зуб, потому что он «неправильно голосует»; но до конца своих дней он так и не смог уразуметь, как надо голосовать правильно. Дедушка всегда считал, что брат свел себя в могилу тревогами о неправильном голосовании. Принимая свои «нелады с законом» чересчур близко к сердцу, брат стал подолгу уходить в запой, что в конце концов его и сгубило. Дедушка винил в его смерти политиков, без которых — «если бы можно было проверить» — не обошлось в истории ни одно убийство.

Годы спустя, перечитывая старую книгу по истории, я обнаружил, что бабушка пропустила главы, в которых Джордж Вашингтон воевал с индейцами, и я знаю, что она читала о Джордже Вашингтоне только хорошее, чтобы дать дедушке возможность в кого-то верить и кем-то восхищаться. Как я уже говорил, он ни в грош не ставил ни Эндрю Джексона, ни любого другого политика, какого я могу вспомнить.

После бабушкиных чтений дедушка стал поминать Джорджа Вашингтона во многих своих комментариях… приводя в доказательство, что все-таки и политик может быть хорошим человеком.

Пока бабушка не оступилась, прочитав про налог на виски.

Она прочитала, что Джордж Вашингтон решил ввести налог и определить законом, кому разрешается производить виски, а кому не разрешается. Она прочитала, как Томас Джефферсон предупреждал Джорджа Вашингтона, что это будет неправильно, потому что у бедных горных фермеров ничего нет, кроме клочка земли на склонах, и они не могут выращивать много кукурузы, как крупные землевладельцы на равнинах. Она прочитала, как мистер Джефферсон объяснял, что в горах виски служит единственным способом получить доход от урожая, и что подобная мера однажды уже вызвала беспорядки в Ирландии и Шотландии (к слову сказать, так шотландский виски приобрел свой жженый привкус — беднягам приходилось спасаться от королевской стражи, и они бросали котлы на огне). Но Джордж Вашингтон ничего не стал слушать и ввел налог на виски.

Для дедушки это был страшный удар. Его кресло замерло, но он ничего не сказал, только растерянно смотрел в огонь. Бабушка, наверное, и сама пожалела о своем промахе, потому что потом она погладила его по плечу, а когда они уходили спать, обняла за талию. Я и сам расстроился почти как дедушка. Но только через месяц, когда мы с дедушкой шли в поселок, я в полной мере осознал, как много это для него значило.