Образ жизни - [28]
Шрифт
Интервал
Невзошедших цветов,
Целое поколение ваятелей и врачей.
Если б не проклятая Война,
Какая красивая была бы семья.
Была бы мама моя — не вдова, а жена,
Если бы не прошлая Война.
Было бы нас пять, а не двое,
Была б совсем другая страна.
И всё сейчас, наверное, было б другое,
Если бы не Война.
1987–1988 гг.
Леитраот[18], Россия!
Поэма
1
Итак, сотворяется борщ.
Сначала берётся капуста,
Потом — чтобы не было пусто —
Всё, что в огороде растёт:
Всё принимаем в расчёт.
Итак, сотворяется борщ.
По норме хохлацко-рассейской
И с примесью той иудейской,
Что в области этой кипит,
И дремлет до срока и спит.
Итак, сотворяется борщ.
Всё дело теперь за приправой,
Что найдена под переправой,
Под тою Сарептой крутой,
Той осенью сорок второй.
Итак, сотворяется борщ.
Лишь каплю Варшавского гетто
С того или этого света,
Щепотку от Бабьего Яра,
И «Памяти» крошку с Базара.
Итак, сотворяется борщ.
Минутку… Болгарского перца,
Кусочек еврейского сердца,
Крупинку молдавской травы —
Для этой начальной главы.
Итак, сотворяется борщ.
Садитесь. Уже наливаю.
Перед полётом к Синаю
Присядем за общим столом.
Извольте. Хлебайте. Шалом!
2
Ах, боже мой, чем плохо имя Хаим?
А имена Натан и Аарон?
Не хуже тех, что часто мы встречаем:
Степан, к примеру, или Спиридон.
И в паспортной графе увидишь реже
(Такие невесёлые дела),
Допустим, Нухем — больно ухо режет.
Поэтому и пишем «Николай».
До «Николая» дело нам какое?
Но с именем таким полегче жить.
И бродит Нухем с вывескою гоя,
Хотя вослед, как прежде, слышит:
«Жид!»
Вот только б нос ещё слегка подправить
И эти иудейские глаза,
И грусти в них немножечко убавить.
Возможно всё. Но одного нельзя.
Нельзя забыть, что под тяжёлым камнем —
Та, что тебя когда-то родила, —
Лежит твоя родная мама Хана.
Такие, Нухем-Николай, дела…
3
А встречал я и таких людей,
Которые говорили мне, презренья не пряча:
— Не может быть, чтоб минёром был еврей:
Какую-то выгоду он преследует, не иначе.
Но я старался умерить свой пыл,
Когда говорили мне, багровея:
— Не может быть, чтоб у мартена еврей был;
Просто ему у мартена теплее.
Просто он зашибает рубли,
Поэтому, видать, и мартен его греет.
Не может быть, тоб еврей водил корабли, —
Просто ему на волне веселее.
Здесь даже не о чем толковать:
Знаем мы ваше хитрое племя.
Вам сподручнее торговать —
Как всегда, так и в наше время.
Не знаю, чем я не угодил
Этим людям, слепым и упрямым.
Наверное, тем, что отчество не сменил;
Наверное, тем, что в глаза смотрел прямо.
А, может быть, тем, что нахлебался всего,
Но не ползал, не унижался.
И от племени своего
Ни под каким видом не отказался.
4
О, всё ты слышишь,
Всё ты видишь,
Мой древний, стойкий мой народ!
На тёплом, на родимом идиш
Подводишь общий скорбный счёт.
Какие вырыты могилы
Для мудрой азбуки твоей,
Но всё звучит «Хаванагила»,
И возрождается еврей.
Что в пятой ты графе напишешь,
И что в какой графе иной,
Когда ты общим смрадом дышишь
Земли, как мачеха, родной?
Любая подлая дешёвка
Здесь топчет твой природный дар.
И что ни день, то вновь уловка
Под самогонный перегар.
Фольклор твой жёлтою слезою
Исходит, светлою слезой.
Глаза глядят, и рот смолою
Не запечатать: «От азой!»[19]
И только души предков светят,
Их голоса ещё звучат.
Не говорят на идиш дети —
Надежда только на внучат.
5
И до меня терпели и скорбели,
Но в годы бед голодных и смертей
Узнал и я, что сам из колыбели,
Из скорбной той,
Узнал, что я — еврей.
Что я печатью мечен иудейской,
Что я изгой в своей родной стране,
Что виноват я матерью еврейской —
И знак презренья лишь за то на мне.
И, стало быть, — ни счастья мне, ни славы
В краях российских нечего искать.
…У страшной сталинградской переправы
Зачем спасла меня от смерти мать?
Затем, чтобы потом все эти годы,
Весь этот сонм сплошных ночей и дней
Доказывать каким-то тёмным гадам,
Что я не хуже их, хотя — еврей.
Чтобы всю жизнь выслушивать угрозы,
И с боем брать гнилые рубежи.
Что толку!
Даже Маркс или Спиноза
Для них — не больше, чем пархатый жид.
Мне кажется, что все усилья даром,
Мне кажется — украли жизнь мою.
И чудится — над новым Бабьим Яром,
Перед расстрелом я опять стою.
6
Сколько б ни длился мой жизненный путь —
Горечи этой забвенье не тронет:
Не воскресить, никогда не вернуть
Сестру мою Яну и брата Моню.
Да поубавилось ближней родни
И у меня в этом горе вселенском.
Под Вознесенском зарыты они,
Под Вознесенском…
Всё это снится в предутренней мгле,
И подступают тоска и обида:
Страшно не то, что их нет на земле, —
Страшно, что жив ещё тот, кто их выдал,
7
>(Речь, услышанная и записанная автором на митинге общества «Память» у Казанского собора в Ленинграде в декабре 1989 года)
«… Это иудеи — всей беды основа —
Нас лишили воли и земли.
Это Каганович, это Троцкий Лёва
Русское крестьянство извели.
Это всё они — пархатые поганцы —
Разорили дочиста страну.
Да не из обрезов, а из обрезанцев
Казаков косили на Дону.
Вышли, словно вепри из большого леса, —
Сразу мор пошёл и недород.
И в своих корыстных, подлых интересах
Стали, гады, спаивать русский наш народ.
Питер и Москву замазали позором,
Все святыни обрекли на слом:
Повзрывали церкви и соборы —
Синагог настроили кругом.
Акают и окают для вида,
И своё происхожденье скрыв,
Носят на исподнем все звезду Давида,
Снится им Израиль, Тель-Авив.
Всё у них в руках — и власть и сила,