Образ жизни - [86]

— Принесёшь в подоле — голову оторву, — отозвалась Зинуля на известие, что дочь летит со мной. Маша посмотрела на неё сверху вниз и заметила в своей убийственно спокойной манере: — Если достанешь. — Теперь уж её точно не достать. Я протянул руку, погладил дочь по волосам, она обернулась и улыбнулась.

Петра я увидел издалека. Поседел. Загорел. Ничуть не изменился. Павла признал не сразу: искал глазами высокого худенького паренька. Он, когда уезжал, ещё толком не брился. Пока мы с Петром обнимались, дети смотрели друг на друга. Павел взял у Маши сумку, они пошли к машине, и мы следом. Приехали в Хайфу. Сели за стол, как водится, и утонули в нескончаемых разговорах. Около полуночи Павел встал. — Ну, мы поехали. — Маша тоже встала.

— Пусть едут, — успокоила меня Ирина, — здесь не далеко. Быстро доедут.

Я счёл своим долгом последнее слово оставить за собой: — Маме позвоните.

— Уже звонили. Всем привет, — сказала Маша, и они ушли.

— Куда они? — спросил я Ирину.

— В кибуц к Павлу. С утра, думаю, махнут к Тане на базу, а там — на все четыре стороны. У Павла отпуск.

Первые два дня они звонили. Потом перестали. Вечерами, особенно перед сном, закрадывался холодок, блуждали тревожные мысли, ночью снились недобрые сны. Я не выдержал и спросил Петра: — Где они?

— Развлекаются, — ответил Пётр, — не беспокойся, объявятся.

И они объявились. Позвонили. — Мы на Кипре, — сообщила Маша, — задержимся ещё на неделю. Маме звонили.

Звонил Павел. — Тёть Зина, не ругайте — мы с Машей расписались.

Рассказывают, Зинуля выдержала паузу. — Я тебе, Пашенька, не тётя — тёща. Чувствуешь разницу.

Я знал, что нам предстоит самим собрать FDS. Волновался? Конечно. Помнил слова бригадира сборщиков: «… по чертежу, или чтоб работало.» Неизбежные ошибки Пётр старался исключить подгонкой сопряжённых деталей и уважительным отношением к советам ветеранов. Собирали мы по чертежам, надеялись, что заработает, убеждались, что для дальнейшего производства состряпанная Петром документация совершенно не пригодна. Мы собрали машины, вытерли руки, опасливо включили и прислушались. Проверили биение валков, следили за дрожащей на месте стрелкой индикатора, сперва с недоумением, потом с восторгом.

Наше детище крутилось уже три часа, мы решили, что для начала хватит, собрались разбирать под покраску, когда Пётр вспомнил, как настойчиво Дрор просил не принимать без него никаких решений. «Для продвижения изделия на рынок порой решающее значение имеют незначительные детали, незаметные на непросвещённый взгляд мелочи», — поучал он Петра. Меньше всего я ожидал, что покраска превратится в предмет дискуссии с неожиданной развязкой. Дрор примчался через пару часов, несколько раз обошёл вокруг машины, послушал ровное гудение мотора на холостом ходу и остался доволен.

— Всё? Разбираем? — спросил Пётр.

— Подождите. Я ещё не принял решение. Подымемся к Ури и обсудим.

Мы сидели вокруг стола в комнате для совещаний, сообщили Кинерет свои пожелания насчёт кофе и приступили к процедуре принятия решения. Дрор раскрыл блокнот и приготовился писать протокол заседания «малого директориона». Выбранное нами сочетание синего с серым он отмёл сразу, как не оригинальное. Ури предложил принятый на заводе густой красный цвет. Своего мнения у Дрора не было. Он задумчиво скользил взглядом по стенам, дошёл до двери, встрепенулся и склонился над блокнотом. В светлом дверном проёме возникла Кинерет в длинной чёрной юбке, фиолетовой майке и с подносом в руках. Мы пили кофе, Дрор читал протокол, Пётр тихонько переводил. Цветами фирмы объявлялись чёрный и фиолетовый. Пётр подписал протокол, переглянулся с Ури и тот молча поставил свою подпись.

— Кино, — сказал я, когда мы вышли.

— Пусть будет всё, как он хочет. Не на что будет кивать, когда сядем в лужу. — Я остановился. — Дрор последняя инстанция?

— Не думаю. Но и выступать пока не с чем.

Образовалось окно. Пётр взял отпуск, и мы отправились в столицу религий. Набрались впечатлений, прикоснулись к истокам. Двинулись дальше. На берегу Кинерета пофилософствовали о путях судьбы. Море Галилейское или Тивериадское, озеро Геннисаретское — перекрёсток истории немногим больший ижевского пруда.

Навестили детей. Павел работал, готовился к поступлению в заочный университет. Маша временно трудилась в столовой и погружалась в среду — слушала окружавшее её гудение голосов, не расставалась с карманным магнитофоном и наушниками.

Момент истины настал и прошёл буднично. Мы прокатали профили — три сплошных и один полый, из углеродистой стали и нержавеющей. Нарезали образцы и раздали их всем желающим. Прозрачный контейнер с образцами Дрор самолично вручил рецензенту, насладился эффектом и поделился впечатлениями. Я остался ещё на месяц, вместе с Леонидом привёл в порядок документацию, и уже всё — дела, вечера, разговоры — было подёрнуто флером разлуки. А потом произошло неожиданное. В этом неспокойном месте, на стыке тектонических плит, религий и страстей я успокоился. Рано проснулся, вышел в салон и застал Петра в позе лотоса. Без разминки ноги сами не переплелись, и я сложил их руками. Расслабился, дал развеяться сонным мыслям и застыл в ожидании… Сознание моё, пустое и чистое, осталось ясным, как небо. Я ещё посидел, и меня потянуло домой, к жене.