Образ мюзик-холла в неовикторианском романе [заметки]

Шрифт
Интервал

1

Яркий пример – биография Бесси Беллвуд (Bessie Bellwood, 1856–1896), которая, как напишет Сара Уотерс в романе «Бархатные коготки», «зa четыре месяцa до своего дебютa свежевaлa кроликов нa улице Нью-Кaт» [7, с. 120].

2

«One self or another: music hall as a way of self-identification in Neo-Victorian fiction».

3

Напомним определение историографической метапрозы, данное Линдой Хатчеон (Linda Hutcheon): «Историографическая метапроза – разновидность постмодернистской литературы, которая отвергает стратегию переноса современных взглядов и убеждений на прошлое и манифестирует ценность и уникальность каждого отдельного исторического события. Историографическая проза также подчеркивает разницу между событием и фактом (понятием, которым, в основном, оперируют историки). Исторические документы – это знаки событий прошлого, которые историками преображаются в факты, и наше историческое знание – это лишь набор знаков, кодирующих то прошлое, которое однажды на самом деле существовало. Наконец, историографическая проза, используя паратекстуальные условности историографии, выводит на первый план и одновременно подвергает сомнению авторитетность и объективность исторических источников и их истолкования» [35, с. 122–123]. – Здесь и далее перевод мой, кроме тех случаев, в которых переводчик указан в библиографическом описании источника – Н.П.

4

Ярким примером использования такого приема могут служить эпиграфы, предваряющие главы в романе Дж. Фаулза «Любовница французского лейтенанта». Далее, авторов неовикторианского романа интересует не только история, но и специфика исторического знания. Как мы узнаем о прошлом, насколько достоверны эти знания, можно ли говорить об объективности исторической науки – такие вопросы явно или косвенно присутствуют в любом неовикторианском произведении. Дана Шиллер отмечает: «Автор неовикторианского романа, реконструируя викторианское прошлое, одновременно ставит под сомнение ту уверенность, с которой мы говорим об этом прошлом» [56, c.4]. В связи с этим неовикторианскому роману присущ пародийный дискурс – но пародируется не история, а методология исторической науки и уверенность современного человека в абсолютной истинности исторического знания, которым он обладает.

5

«(Re)interpretation, (re)discovery and (re)vision».

6

Дословно – угольная дыра, яма. Так назывался люк доставлялся в угольный подвал жилого дома. на Стрэнде. Это заведение существует и сегодня – паб предлагает блюда английской кухни, эль, а также музыкальные представления по вечерам.

7

«Imagined real».

8

Подробнее об этом см. в статье: Sebastian D. G. Knowles, „Then You Wink the Other Eye": T. S. Eliot and the Music Hall [38].

9

Ситком – ситуационная комедия (sitcom, situation comedy), разновидность комедийной радио– или телепрограммы. Как правило, представляет собой цикл эпизодов, связанных постоянным кругом основных персонажей и местом действия.

10

Слова из популярной в конце XIX века песни (о которой, в частности, П. Акройд упоминает в книге «Лондон. Биография») «Бах-трах – вот мы и снова тут как тут!» («Slap Bang, Here We Are Again»). Исполнял ее актер мюзик-холла Альфред Вэнс (1838–1888) – один из известнейших lions comiques своего времени.

11

«I had only one wish in my life, and that was to see the music-hall» [13, c. 15].

12

«It had an odour all of its own, too, with its mixture of spices and oranges and beer; it was a little like the smell of the wharves down Southwark way, but so much richer and more potent» [13, c. 15].

13

«The customers sat at several old wooden tables with their food and drink in front of them, while three waiters in black-and-white check aprons were being harassed by continual calls for more pickled salmon, or cheese, or beer» [13, c. 17].

14

«…much more glorious and iridescent» [13, c. 19].

15

«A boy came out from the wings, and at once the spectators began to whistle and stamp their feet in anticipation. He had the strangest face she had ever seen; it was so slim that his mouth seemed to stretch from one side to the other, and she was sure that it must have continued around his neck; he was so pale that his large dark eyes seemed to shine out, and to be gazing at something beyond the world itself» [13, c. 19].

16

«…it was as if she had been banished from some world of light» [13, c. 20].

17

«…it was like being expelled from some wonderful garden or palace» [13, c. 52].

18

Подробнее об этом см. в статье: Sebastian D. G. Knowles, „Then You Wink the Other Eye": T. S. Eliot and the Music Hall [38].

19

Джозеф Гримальди (1778–1837) – английский комический актер, разработавший в своем творчестве основные составляющие жанра клоунады. Среди многих нововведений Гримальди – привлечение публики к участию в представлении. Есть версия, что именно Гримальди является прототипом «грустного клоуна», явившегося на прием к врачу – персонажа широко распространенного в англоязычном мире анекдота.

20

«In my old life I had seen things darkly, but now they were most clear and brilliant» [13, c. 52].

21

«Its walls were painted with life-size figures of actors and acrobats, and I imagined myself as one of the pictured here, sauntering along the fresco with my blue gown and yellow umbrella, singing my own especial song for which the world loved me. But what song could it be?» [13, c. 72].

22

«As I danced upon the stage, I had the most pleasurable sensation that I was stamping upon her grave. How I exulted!» [13, c. 105].

23

«My old self was dead and new Lizzie, Little Victor" s daughter with the rotten cotton gloves, had been born at last» [13, c. 106].

24

Комик-слэнгстер – амплуа, близкое к образу кокни; комический актер, говорящий исключительно на сленге.

25

«But what a picture I made in the mirror – I had become a man, from tip to toe, and there might have been a slangster comedian standing there; it was a perfect piece of business» [13, c. 150].

26

«I could be girl and boy, man and woman, without any shame. I felt somehow that I was above them all, and could change myself at will» [13, c. 153].

27

«I was still in my own particular private theater, this garish spot beneath the gas lamps, and here I must perform. But, at first, let it be behind the curtain…» [13, c. 27].

28

«“Большие надежды” впечатляют меня все больше и больше с каждым новым прочтением; в романе есть такие моменты, от которых просто невозможно устать»

29

«…a slender, white-faced, unremarkable-looking girl, with the sleeves of her dress rolled up to her elbows, and a lock of lank and colourless hair forever falling into her eye, and her lips continually moving to the words of some street-singer" s or music-hall song» [61, c. 4].

30

«Whitstable was all the world to me, Astley" s Parlour my own particular country, oyster– juice my medium» [61, c. 4].

31

«…for eighteen years I never doubted my own oyster-ish sympathies, never looked far beyond my father "s kitchen for occupation, or for love» [61, c. 4].

32

«The Palace was a small and, I suspect, a rather shabby theatre; but when I see it in my memories I see it still with my oyster-girl" s eyes – I see the mirror-glass which lined the walls, the crimson plush upon the seats, the plaster cupids, painted gold, which swooped above the curtain. Like our oyster-house, it had its own particular scent – the scent, I know now, of music halls everywhere – the scent of wood and grease-paint and spilling beer, of gas and of tobacco and of hair-oil, all combined. It was a scent which as a girl I loved uncritically; later I heard it described, by theatre managers and artistes, as the smell of laughter, the very odour of applause» [61, c. 6].

33

«The Palace was an old-fashioned music hall and, like many such places in the 1880s, still employed a chairman. This, of course, was Tricky himself: he sat at a table between the stalls and the orchestra and introduced the acts, and called for order if the crowd became too rowdy, and led us in toasts to the Queen. He had a top-hat and a gavel – I have never seen a chairman without a gavel – and a mug of porter. On his table stood a candle: this was kept lit for as long as there were artistes upon the stage, but it was extinguished for the interval, and at the show's close» [61, c. 12].

34

«All unwillingly I opened my eyes – then I opened them wider, and lifted my head. The heat, my weariness, were quite forgotten. Piercing the shadows of the naked stage was a single shaft of rosy limelight, and in the centre of this there was a girl: the most marvellous girl – I knew it at once! – that I had ever seen. <…> She wore a suit – a handsome gentleman" s suit, cut to her size, and lined at the cuffs and the flaps with flashing silk. There was a rose in her lapel, and lavender gloves at her pocket. From beneath her waistcoat shone a stiff-fronted shirt of snowy white, with a stand-up collar two inches high. Around the collar was a white bow-tie; and on her head there was a topper. When she took the topper off – as she did now to salute the audience with a gay „Hallo!" – one saw that her hair was perfectly cropped» [61, c. 17].

35

«At first she answered as I thought an actress should – comfortably, rather teasingly, laughing when I blushed or said a foolish thing. Gradually, however – as if she was stripping the paint from her voice, as well as from her face – her tone grew milder, less pert and pressing. At last – she gave a yawn, and rubbed her knuckles in her eyes – at last her voice was just a girl's: melodious and strong and clear, but just a Kentish girl's voice, like my own» [61, c. 32].

36

«„We are at the heart of London," said Mr Bliss as she did so, „the very heart of it. Over there" – he nodded to the Alhambra – „and all around us" – and here he swept his hand across the square itself – „you see what makes that great heart beat: Variety! Variety, Miss Astley, which age cannot wither, nor custom stale." Now he turned to Kitty. „We stand," he said, „before the greatest Temple of Variety in all the land"» [61, c. 66].

37

«I had passed perhaps seven minutes before that gay and shouting crowd; but in those few, swift minutes I had glimpsed a truth about myself, and it had left me awed and quite transformed. The truth was this: that whatever successes I might achieve as a girl, they would be nothing compared to the triumphs I should enjoy clad, however girlishly, as a boy. I had, in short, found my vocation» [61, c. 121].

38

«Every name seemed to offer me some new and marvellous version of myself; it was like standing at the costumier" s rail and shrugging on the jackets» [61, c. 123].

39

«…it was my new capacity for pleasure – for pleasure in performance, display and disguise, in the wearing of handsome suits, the singing of ribald songs – that shocked and thrilled me most» [61, c. 125].

40

«In fact, the world of actors and artistes, and the gay world in which I now found myself working, are not so very different. Both have London as their proper country, the West End as their capital. Both are a curious mix of magic and necessity, glamour and sweat. Both have their types – their ingenues and grandes dames, their rising stars, their falling stars, their bill-toppers, their hacks…» [61, c. 203].

41

«My one regret was that, though I was daily giving such marvellous performances, they had no audience. I would gaze about me at the dim and dreary place in which my gentleman and I leaned panting, and wish the cobbles were a stage, the bricks a curtain, the scuttling rats a set of blazing footlights. I would long for just one eye – just one! – to be fixed upon our couplings: a bold and knowing eye that saw how well I played my part, how gulled and humbled was my foolish, trustful partner» [61, c. 206].

42

«I felt for a second – what I had not felt, it seemed, for a hundred years – the thrill of performing with a partner at my side, someone who knew the songs, the steps, the patter, the pose. . The memory brought with it an old, dull ache of grief; but it was overlaid, in this new setting, with a keen, expectant pleasure. Here we were, this strange lady and I, on our way to I knew not what, playing whore and trick so well we might have been reciting a dialogue from some handbook of tartery! It made me giddy» [61, c. 236].

43

«The room last night had been as unreal as a stage-set: a place of lamplight and shadows, and colours and scents of impossible brilliance, in which we had been given a licence to be not ourselves, or more than ourselves, as actors are» [61, c. 347].

44

«Her marriage had been, I think, a loveless one, for she wore neither wedding-ring nor mourning-ring, nor was there any picture of Mr Lethaby in any room in that large, handsome house» [61, c. 252].

45

«…it was as if she was handing me the play text, for me to read it back to her» [61, c. 356].

46

Работа над романом велась на протяжении 1980-х, а потом рукопись пролежала «в столе» вплоть до начала 2000-х.

47

Сюжет, интрига, фабула.

48

«It had begun to rain and the cobblestones were shiny and slippery. The old stage door was at the very end. Robert reached for the keys in his jacket pocket, then paused to read the inscription carved into the stone lintel over the door. It was worn, but still legible: „Please one and please all, be they great, be they small". He did not recognize the quote, but it was so completely appropriate for a theatre that he smiled and stopped minding about the complexity of the work ahead of him. Unlocking the stage door, he stepped inside, and the scents of dust, old timber and sheer age closed about him».

49

«Hilary thought about the Tarleton on the way home that evening. It was a place that got under your skin if you wondered about it for too long, it made you want to find out what had plunged it into its long twilight. A violent death? A plot to overthrow the government? Somebody with a sleeping beauty fixation?»

50

Адрес блога: www.virtualvictorian.blogspot.com.

51

«I would have been seven or eight at the time, and somehow Aunt Cissy persuaded Mama to allow me a trip to the pantomime. Ali Baba and the Forty Thieves it was, and as we rushed off to climb in a cab, Mama called after us down the front steps, „You watch that child. . there" ll be forty thieves in the audience!" I heard Cissy" s sudden intake of breath as she paused to look back from the pavement edge, „Oh, Maud. . you know we" ll be perfectly safe. I promise to bring Phoebe home by ten." And we were quite safe, and home by ten, though perhaps Mama" s fears had been justified because something was stolen – and that was my heart; coming home in a giddy excitement, unable to eat or sleep that night for thinking of all the sights and sounds, the thick smells of greasepaint, tobacco and sweat. That show had been mayhem, like nothing I" d ever seen before, with Alf Merchant" s „astonishing, leaping, juggling" dogs, and the high-stepping dancers, and the swaggering swell who got the whole crowd singing along with „Burlington Bertie from Bow"»

52

Эти женщины держали так называемую «детскую ферму» (baby farm) – распространенный в викторианскую эпоху тип частного приюта, куда за определенную плату принимали младенцев (в основном, незаконнорожденных) на содержание. Считалось, что детей готовят к определению в хорошие семьи на воспитание, но на деле зачастую владельцы «детских ферм» присваивали деньги, уплаченные родителями или опекунами, морили детей голодом, не осуществляли за ними должного присмотра, в результате чего большинство воспитанников «детских ферм» умирали в течение нескольких недель или месяцев после определения в подобные заведения. Нередки были случаи, когда детей намеренно умерщвляли, чтобы не тратить средства на их содержание. Именно в этом были обвинены Амелия Саш и Энни Уолтерс в 1901 году. Суд признал их вину, и они стали первыми женщинами, казненными через повешение в тюрьме Холлоуэй.

53

Моя жизнь сродни мюзик-холлу,
Где, в бессильной злобе
Прикованный заклятьем к своему креслу,
Я вижу себя на сцене
Танцующим на потеху публики.

Еще от автора Наталья Сергеевна Поваляева
Рассказы о привидениях

Мы с вами, уважаемый читатель, люди образованные и потому знаем, что привидений не существует. Нельзя же вот так взять и признаться: кто-то крадет у нас пуговицы. Подвывает ночью под окном и скрипит в шкафу. Делает губами такой звук, как будто из бутылки вынимают пробку. Хуже того: кто-то съедает наши пирожные! Вы наверняка сами помните подобные случаи: вот только что они (пирожные) были — и вдруг нет. Ну, и кто это сделал? Герцог Веллингтонский? Но в этой книге вы, наконец, найдете правдивое изложение дел.


Шел трамвай десятый номер…

Представьте себе небольшой европейский городок. Кое-кто вообще считает его крошечным. А все-таки, какая ни есть, европейская столица. Жизнь в городке так и бурлит.Бурными событиями город обязан, конечно, трамваю. Вот в вагон входит Безработный – как обычно, недоволен правительством. Вот Бабуля – тоже, как всегда, везет своего внука Школьника на урок музыки. А вот интеллигентный Фотограф и – а это важнее всего! – Мадам. В неизменном синем кепи и с кульком печенья в руках. У нее – ну, разумеется, как всегда! А вы как думали? – приключилась очередная душераздирающая драма.А трамвай номер десять всегда ходит точно по расписанию.


Снежный ком

Можно ли назвать «жемчужиной» отель, перестроенный из бывшей радиостанции? Конечно, нельзя! Это место лучше всего назвать так: «Снежный ком». Его обитатели никогда не покидают своих комнат, пугают соседей непристойными выходками, которые оказываются последствиями домашней алхимии, воюют за права женщин в соседней лавке и в целом прекрасно живут, доводя друг друга до бешенства. С истинно швейцарской терпимостью к чужим странностям.


Жизнь замечательных литераторов

Веселые истории в картинках про серьезных писателей. Юмористические версии: как создавались произведения классиков. Откуда авторы черпали вдохновение. Что их сподвигнуло… ну, или отодвигнуло. Те, кто в курсе дела, могут легкомысленно веселиться, а те, кто нет – если, например, это школьники, зевающие на уроках литературы – не менее легкомысленно поинтересоваться, откуда дровишки, откуда ветер дует и ноги растут. В обоих случаях читатель нескучно проведет время, освежит старые знания и, может быть, даже захочет получить новые.


Издержки профессии, или Перемена участи

Одна балерина засветила в глаз другой балерине. Она нечаянно. Вот вы не верите, а зря. А один писатель с голоду бросился писать порнографию, но вышла какая-то ерунда. А один строитель вообще ка-ак с лесов навернется! Страшно не везет некоторым. Но знаете, что? Когда у нас случается катастрофа, мы ругаем ее и проклинаем. И даже не подозреваем, что эта катастрофа, возможно, фантик, в который завернуто что-нибудь полезное. И если вы давно мечтаете, как бы изменить свою жизнь, не ругайте свою неприятность, а кричите: «Ура! Ура!».


Трое из Блумсбери, не считая кота и кренделя

Однажды вечером сэр Гарри отправился… нет, это был сэр Эндрю. Или, может быть, сэр Роберт? Одним словом, трое закадычных друзей (не говоря уже о Коте Томасе с его закадычным другом Кренделем) встретились, как обычно, в своем любимом кафе “Рога и бубенцы”. Жизнь здесь бьет ключом: Можно ли встретить собственного двойника? Что означает сон сэра Роберта? Почему, черт побери, на сэре Эндрю надета розовая маска?! Перед вами трое закадычных друзей в поисках идентичности. Такова традиция. Ведь настоящий джентльмен никогда не нарушает традиций!


Рекомендуем почитать
Некрасов [Глава из книги "История русской литературы с древнейших времен до 1925 года"]

Глава из книги "История русской литературы с древнейших времен до 1925 года". Д. П. Святополк-Мирский.


Советская литература. Побежденные победители

Сюжет новой книги известного критика и литературоведа Станислава Рассадина трактует «связь» государства и советских/русских писателей (его любимцев и пасынков) как неразрешимую интригующую коллизию.Автору удается показать небывалое напряжение советской истории, сказавшееся как на творчестве писателей, так и на их судьбах.В книге анализируются многие произведения, приводятся биографические подробности. Издание снабжено библиографическими ссылками и подробным указателем имен.Рекомендуется не только интересующимся историей отечественной литературы, но и изучающим ее.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.