Образ мира в тексте и ритуале - [144]

Сакральность пограничного свадебного времени, соединяющего и разделяющего прошлую и будущую жизнь девушки, времени, трактуемого как символическая смерть и новое рождение, подчеркивается его сопоставлением с воскресением Христовым:

И бласлови ж меня Бладыко многомилосливой / И на сесь день меня, невольницу, Господней, / И на Светлое ж Христово Воскресеньице! [Б.: 421]; И как сегодня ж, сего денечка, / И сего дня теперь Господнего / И Христовым воскресеньицем… [там же: 459]; И мы на завтрашней Господень Божий денёчек, / И мы на Светлое Христово Воскресеньице! [там же: 389].

В этом значении разные единицы времени: день, час, минута – оказываются тождественными, все они указывают на замужество и свадьбу как пик и переломный момент жизни:

В этот час, да во минуточку [Б.: 279]; И захити ж меня, невольничу, / На тот час да минуточку [там же: 478]; Цясока да топерика, / Цяс топерешно времецько [PC 1985: 66]; Цяс отнынь да топереци, / Цяс топерешно времецько [там же: 37, 53]; Ох цяс отнынь да топерици, / Да цяс топерешно времецько [PC 1985: 55, 70]; Цясовка да топерека, / Цяс топерешно времецько [там же: 71] и т. п.

Приговоры дружек начинаются с формулы: «Час-час-перечас, призамолкните на час» [РСЗ: 157, 158, 240, 241, 242], «Час-приначас, призамолкните на час, молодцы и молодицы, удалы добры молодцы!» [там же: 243].

Это же значение «особого» временного напряжения могут принимать и хрононимы общей семантики время и пора, которые чаще всего выступают в паре, как единая формула: «В ту пору да в то времецько» [PC 1985: 38]; «Той порой да тем времечком» [Еф.: 223]; «В ту пору да в то времечко» [там же: 220]; «В ту пору да в ту времецько» [PC 1985: 59]; «До поры и до времечка» [Еф.: 212], ср.:

Дак мне куды жо сряжатисе, / Да куды мне наряжатисе? / Не в пору да не вовремя, / Середи ноцьки тёмные [PC 1985: 140]; Мне не та, не та пора пришла ж, чтоб / Пить весёлые писёнки, мне / Маленьки перегудочки! Дак / Мне-ка та, та пора пришла—/ Надо ревить, надо плакали [Еф.: 199]; Мне-ка та сцяс пора пришла, / Да мне-ка времецько надошло: / Надо ревить, надо плакали, / Надо с горя убитиси, / Да хлеба-соли лишитиси [PC 1985: 67]; А я заплакала, кручинная головушка, / Что не хватило пору-времечко / Откупить твою бажону вольну волюшку / Хоть на эту да на круглу на неделюшку, / Хоть на этот бы на долгой круглой годышек, / Хоть на эту на гостиную неделюшку [РСЗ: 78]; Улететь мне молодёшеньке, да / Мне от этого времечка да / Во леса те во тёмные, да / В ельники во дремучие, да / Во болота зыбучие! [Еф.: 250].

Особенно показательно в этом отношении выражение молода пора, употребленное в одном мезенском причитании в значении ‘символ девичества, то же, что воля-красота’:

Уж ухватили у нас да утащили-то / Молоду пору – девью красоту / Уж во леса-те да ей во темные, / В боруча-те да во зверюжие. / Уж там сидит твоя молодая пора / Середи-то поля широкого [PC 2000: 144].

При этом время и пора могут иметь и свое стандартное общее значение, безотносительное к свадебной символике времени и оценке:

Подержи-ко меня, батюшко, да / Ты с годок ту пору времечка! [Еф.: 257]; Ой, да хоть с годочек да времечко, / Ой, пожить у мамушки на воле, / Ой, мне у родимые на неге! [там же: 311]; И я повыберу слободну пору-времячко, / И я о Светлоем Христове Воскресеньице; / И тут я схожу на слезливую на свадебку / И ко своей милой совет-да дружной подружке [Б.: 351].

Для невесты дни от просватанья до собственно свадьбы – «последнее время», которым заканчивается ее девичья жизнь:

И я последнюю-то веснушку гуляю, / Теперь последнее я лето работаю, /И я последнее во девках коротаю, / И всё последнюю теперь зимушку играю, / И всё последний ведь крайний денёчки, / И вен розважны теперь с волюшкой часочки: / И хочет батюшко ведь замуж выдавать, / И родна матушка ведь с волей разлучать [Б.: 499–500]; Вы-то ходите, подруженьки, да / Вы-то ко мне, к молодёшеньке, да / Не оставьте, подруженьки, вы да / При последном-то времечке [Еф.: 297]; Подойди-ко, голубушка <…)/ Ты ко мне, молодёшеньке, при последном-то времечке! [там же: 312]; Мой корьминець ты батюшко, дак/ При последном-то времечке дак / Подёржи хоть в беремечко [там же: 224]; Да схожо красноё солнышко, / Да мой корминець ты, батюшко, / Да своёво цяда милово, / Да дитятка-то родимово / Да при последнем-то времецьке, / Да подёржи-ко в беремецьке [PC 1985: 304]; И то роздумаюсь, невольна красна девушка: / И куды класть-девать бажёну мне-ка волюшку, / И теперь-нынь да при последи поры-времечка, / И при последних теперь да при минуточках? [Б.: 473]; Мало, мало живеньиця (…) / У корминеця батюшка (…)/ У родимыя мамушки. / Не годоцик годовати, / Не зима вецеровати (…) / Только, только живеньиця—/ Две-те ноцьки ноцёвати [PC 1985: 59]; Здесь не век здесь вековати, / Да не зима вецеровати, / Мне не жить лета тёплово, / Не топтать муравы-травы. / Только мне-то живеньиця – / Один денёцик проднёвати, / Да одна ноцька ноцёвати [PC 1985: 60]; Нынь пройду, дочи невольна красна девича, / Я во этот же унылой задней уголок; /(…)/ И при последи же теперь да поры-времечка /И я подумаю ведь, дочь, да крепку думушку: / И нынь со волюшкой ведь я да пороссталася, / И со великоей неволюшкой позналася! [Б.: 475]; Ты поспи, дочка любимая, да / По последнюю ноченьку! [Еф.: 272]; Посидите, подруженьки, да у меня молодёшеньки, вы / На веку не во первые, вы в / Девич-от век во последние [там же: 295].