Образ и личность Ломоносова - [4]

В столице, как и в России, еще не было учителей как некоего профессионального клана. Их с трудом могли отыскать даже для Кадетского корпуса, находящегося под Высочайшим покровительством. Гимназии же оставалось принимать на эти должности недоучившихся студентов, осознавших недостижимость университетского образования и не нашедших лучшей доли. Мораль большей части из них, если и отличалась от нравов гимназистов, то только в худшую сторону. О результатах обучения можно только скорбеть. Так, по результатам экзамена в августе 1764 г. казённокоштных учеников из 13-ти учеников низшего класса переведено было в средний только трое, а из 10-ти учеников среднего — переведён в старший только один. Большинство учеников, в силу своего общественного положения, вовсе не предназначали себя к среднему и уж подавно к высшему образованию. Однако Ломоносов имел все основания гордиться успехом, поскольку, если за семь лет до поручения ему гимназии “не было произведено из гимназии в университетские студенты ни единаго человека”, то за семь лет (1758–1765 гг.) его единоличного руководства учебной частью Академии в студенты было произведено 22 гимназиста. Первые русские студенты, питомцы Ломоносова — что их ждало в университете?

Академический университет вряд ли можно было назвать высшим учебным заведением в современном смысле. По сохранившимся сведениям, в нем насчитывалось в 1752 году — 20, в 1753 — 18, в 1757 — 18 ив 1758 году — 16 студентов, т. е. их среднее число не превышало двадцати. Лекции студентам не читались годами. Когда в 1757 году президент потребовал прекратить эту практику, канцелярия предписала инспектору университета: “А чтоб студенты к оным профессорам на лекции хождение имели, в том их понуждать”. Причины откровенного равнодушия к своей судьбе просты. Лишь немногие из студентов представляли своё будущее. Ещё меньшее число, единицы, связывали его с наукой. Государство не востребовало этих относительно образованных людей. Чинов по табели о рангах университет не давал, и студенты по окончании могли рассчитывать лишь на должности переводчиков или переписчиков в штате Академии или коллегий.

В 1758 г. президент поручил Ломоносову подготовить уставы (регламенты) гимназии и университета, а в 1759 г. тот вручил проекты академической комиссии. В проекты он внёс принципиальное положение о допущении в университет и гимназию лиц, записанных в подушный оклад, и, предвидя рост числа учащихся и студентов, увеличил численность их на казённом коште соответственно до 60 и 30 человек. В регламенте он также предусмотрел важнейшее нововведение для студентов, окончивших курс обучения, — присвоение чинов по табели о рангах: магистрам — чина поручика, докторам — чина капитана. Эти первые шаги в правах по службе открывали бы выпускникам путь к должностной карьере. Регламент учитывал и привлечение преподавательского состава. В нём для профессоров предполагались “пристойныя ранги и по генеральной табели на дворянство дипломы”. К сожалению, сначала болезни, а затем и кончина императрицы Елизаветы похоронили как этот проект, так и упования на реорганизацию учебных заведений при Академии. Тем не менее, данным ему административным правом он сумел настоять и выхлопотать полуторное увеличение суммы, отпускаемой на гимназию и университет, а в 1764 г. дом, купленный на доходы Академии, был его усилиями передан этим учебным заведениям.

При всех печальных реалиях академический университет всё-таки исполнил свое предназначение. В течение нескольких десятилетий он оставался для России единственной школой научных кадров, и единицы целеустремлённых студентов нашли своё место в науках. Именно в нём начал свой путь первый десяток русских академиков.

Взаимоотношения императрицы Екатерины II и Ломоносова имеют удивительно скудную документальную основу. Ранние и современные работы приводят буквально единицы засвидетельствованных фактов как личных встреч, так и опосредованных, через документы, контактов.

Переворот 28 июня 1762 г., приведший к власти Екатерину, готовился с апреля месяца. Тауберт деятельно помогает заговорщикам: с 27-го на 28 июня “в занимаемом им академическом доме ночью, с его ведома и приказа, печатался манифест, который был роздан уже на рассвете”. В тот же день, или на следующий, академические “немцы” присягают новой императрице.

Для Ломоносова переворот стал полным потрясением. Он должен был читать 29 июня в Публичном собрании уже напечатанную академическую речь с восхвалением только что отрекшегося императора Петра III: “..ныне же прошу вас быть довольными добрым началом и совершенно уверенными, что при покровительстве Августейшаго Самодержца нашего Петра третьяго, наследника родовых добродетелей, с сонмом всех прочих наук возрастет и Астрономия…”. Ему нужно время на приказ по уничтожению тиража, где опять-таки не обойтись без Тауберта. Современник свидетельствует о полной растерянности академиков в эти дни. Автору неизвестна дата и обстоятельства присяги Ломоносова новой самодержице, но очевидно, что он не был в числе первых.

Академия обязана приветствовать Императрицу торжественной одой, и создать её на русском языке мог только Ломоносов. Он молчит и занимается далеко не первостепенными делами академического университета. Лишь 8 июля, через день после смерти Петра III, канцелярии представляется “Ода торжественная…Великой государыне Императрице Екатерине Алексеевне… на преславное Ея восшествие… на престол”.