Обратный отсчет - [6]

– Хорошо бы сбросить этот кусок дерьма с балкона.

– Давай. Не упускай возможности.

Время от времени, как уже говорилось, ментоловый холодок становился сладким, нежным, и она начинала плакать.

– Я эту картину люблю, – шептала Мэри, шмыгая носом. Потом брала себя в руки. – Собери моих дружочков.

И я собирал плюшевые игрушки, которые среди ночи сбросил с кровати.

Так бывало не всегда. Как я ни старался отводить взгляд, который обязательно натыкается на что-нибудь нежелательное, кругом видел губную помаду и сетчатые чулки. Я тогда был моложе, пожалуй, вообще в последний раз был молодым. Любил черно-белое кино, особенно поздним вечером, когда Мэри словно таяла в телеэкране. Чем реже мы разговаривали, тем чаще она исчезала под фиговым листом вымысла. Утренние новости, к сожалению, шли в полном цвете. Мэри превращалась в фальшивку двадцать первого века, вполне способную заменить собой женщину на той самой картине. Просыпалась в полдень с планами насчет похода на распродажу, где как-то умудрялась отыскивать фантастическую одежду, в которой выглядела второй Зельдой Фицджеральд.[8] Я обхожусь без всяких распродаж. Они повергают меня в трепет. Банки тоже.

Поэтому пришлось набраться храбрости перед тем, как направиться в Национальный банк Гузберри, получивший такое название, видимо, для сокрытия того факта, что в Гузберри нет ничего национального – провинциальный городишко, маленький, как рытвина на дороге.

Войдя, я наткнулся на длинную очередь клиентов. Контролерши сплошь хорошенькие. Могу поспорить, менеджер швыряет резюме в мусорную корзинку и выносит решение в ходе личной встречи, устраивает, так сказать, кинопробы. Я сто раз бывал в этом банке, и хотя почти ничего не знал о своем финансовом положении, контролерши знали еще меньше. Стоявшие в очередях, видно, ничего особенного от них и не ждали. Они лишь раздраженно бросали в ответ на мои вопросы, остававшиеся без ответа: «Прошу прощения, мистер Томас, об этом вам следует поговорить с менеджером». Естественно, все население Гузберри ожидало возможности поговорить с менеджером, и поэтому я каждый раз отступался, так ни разу с ним не поговорив.

В этот раз дело должно обернуться иначе. Каждый может произвести простую операцию, даже женщина, способная своими ногтями неимоверной длины издали отсчитать мои деньги.

– Мне хотелось бы, – сказал я, – снять все деньги со счета.

– Как ваше имя, сэр?

– Джонатан Томас.

– Теперь вспомнила – Джон.

Да, Джон Томас, ха-ха. Мне больше нравится Джонатан. В хорошем настроении годится и Джонни. Рози предпочитает называть меня Том. Никто никогда правильно не называет.

– Джонатан. Как уже говорилось, просто хочу снять все деньги.

Я назвал номер счета.

– У вас на счете три тысячи долларов.

– Это, должно быть, ошибка. Я положил на счет в вашем банке около трехсот тысяч.

Триста тысяч, а не три. Прежде чем Рози взяла в свои руки финансовые дела, я сделал несколько удачных капиталовложений. Теперь этим занималась она.

– Ну, – вздохнула контролерша, – давайте посмотрим последние вклады… М-м-м, последние десять вкладов положены на другой счет, на имя вашей жены. Этот счет не совместный. Получить к нему доступ вы можете только с согласия вашей жены.

– Я не хочу получать к нему доступ, хочу только выяснить, сколько там. Это вы можете мне сказать?

– Простите, не могу.

– Ох, черт. – Я произнес это слово так, чтобы стало ясно, что я редко употребляю его, вообще стараюсь не ругаться. – Даже не знаю, что делать. Какая досада.

– Извините, мистер Томас, это не допускается нашей по… по…

– Политикой? Я понимаю. Просто… ну, сейчас не могу объяснить. Дело личное. Войдите в мое положение. Честно сказать, жена меня оставила, я никак не рассчитывал. Пора выплачивать ренту и…

– Я действительно не могу, мистер Томас.

Она наклонилась ко мне, поманила рукой.

– Там много… Очень много.

– Хорошо, – сказал я, удовлетворенный впервые полученным в Национальном банке Гузберри подобием ответа. Вдобавок была суббота, банк закрывался в час, а уже десять минут первого. Некогда глубже докапываться.

Через минуту я стоял в другом телефоне-автомате.

– Я в банке. Ну, Рози, где деньги? Все заработанные и полученные мной деньги?

– Я же тебе велела больше не звонить.

– Но мне надо знать. Я думал, у нас счета общие. А ты все забрала и перевела на свое имя.

– Ты не удерешь со всеми деньгами. Я тебя знаю. Мне твоя мать рассказала. Можешь прозакладывать свою жирную задницу, ты меня не потопишь. Я тебе не «Титаник». У меня полным-полно спасательных шлюпок. Если деньги тебя очень сильно волнуют, начну экономить, первым делом отключу долбаный телефон.

Она снова грохнула трубкой, а мне вдруг страшно захотелось позвонить матери. Какому заблудившемуся мальчишке не хочется вцепиться в кухонный фартук? Но настоящей матери я не мог позвонить, а другая, растившая меня, как сорняк, оказалась плохой заместительницей. Достаточно сказать, что назвала меня Джоном Томасом. Возможно, война началась в тот же день, когда она принесла меня в дом.

Что-то нас разделило, как снятую банкометом колоду карт. Может быть, карты снял Бог, если Он существует, а может быть, мой отец предпочел армию и Вьетнам – точнее, вьетнамку по имени Сан – той женщине, которую я звал матерью. Как бы там ни было, мы с ней представляли собой Индию и Пакистан, только на кону стоял не Кашмир, а сладость каждой одержанной победы. Моя победа заключалась в том, чтобы ей никогда не звонить и не отвечать на ее звонки. Одна Рози звонила, Рози отвечала. Слушая, я ни разу не замечал ни малейшего положительного оттенка в упоминаниях обо мне. Вечно: «Ваш сын сделал то, сделал это, а потом, а потом, а потом…»