Обратно к врагам. Автобиографическая повесть - [45]

На второй день после отступления Красной армии в магазин в последний раз привезли хлеб. Еще с утра перед магазином собралась невероятная толпа людей. Каждый хотел запастись хлебом, ибо никто не знал, когда его опять привезут. Когда к магазину подошли заводские рабочие, которые до последней минуты грузили машинные части и которых не успели эвакуировать, начался полнейший беспорядок. Как бешенные, они рвались вперед к дверям, отталкивали уже стоявших там, не обращая никакого внимания на милиционера, который старался навести порядок. Тогда милиционер схватил за жакет одного рабочего, который пришел последним и полез вперед. Он старался оттащить его от магазина. Но тут рабочий толкнул милиционера в грудь, и тот упал в грязь. Поднявшись, он схватил свой револьвер и выстрелил два раза в рабочего. Обливаясь кровью, рабочий упал. И тогда толпа вдруг отхлынула от магазина и окружила их. Милиционер в нерешительности смотрел на лежащего в крови рабочего, он, вероятно, только теперь понял, что сделал. Кто-то громко выругался. Толпа рабочих начала угрожающе подступать к милиционеру. Один из них подошел к нему и сказал:

— Что, убивать нас хотите? Вы и так слишком долго уже высасывали нашу кровь, а теперь еще убиваете?

— Что же вы делаете, паразиты! — послышался истерический крик женщины.

— Сами убегаете на Урал, а нас расстреливаете?! — произнес опять кто-то из толпы. Милиционер что-то сказал, но из-за шума толпы нельзя было ничего расслышать. Я стояла немного в стороне от толпы с Лилей и в ужасе смотрела на все, что происходило. Наконец один из рабочих грозно подошел к милиционеру и схватил его за рукав. Милиционер вырвался и начал бежать. Несколько рабочих пустились за ним. А люди стояли возле магазина — теперь никто уже не обращал внимания на хлеб — и, размахивая руками, грозили вслед милиционеру, ругались и наперебой что-то громко кричали. Вдруг, как будто из-под земли, появился грузовик с НКВДистами в красных фуражках. Он остановился возле толпы, и один из НКВДистов спросил о причине возмущения. Когда ему объяснили, офицер НКВД дал приказ ехать за бегущим милиционером. Вот его уже догнали. И опять раздался выстрел, теперь уже с грузовика. Милиционер упал, но через мгновение он поднялся и, спотыкаясь, снова попытался бежать. Еще выстрел, и еще. Я видела, как милиционер, пересекая трамвайную линию, споткнулся и опять упал… уже в последний раз…

Немного позже увезли убитых. А люди, с искаженными от негодования лицами, медленно расходились. С тех пор моя вера в могущество Красной армии и справедливость нашего правительства пошатнулась навсегда. Знает ли Сталин, что творится в его стране?

На следующий день после кровавого события в городе начали взрывать мосты, фабрики и некоторые заводы. Врагу ничего не должно достаться, что может быть полезным. И мы все думали, что теперь Красная армия поступает так же, как поступила армия России во время Наполеоновской войны: все уничтожить и все дальше и глубже в страну заманивать врага. А Краматорск ведь — на Донбассе. Значит, если врагу отдают наш город, то уже почти вся Украина в его руках. А это уже довольно глубоко внутри страны.

В этот день начался грабеж всех оставшихся магазинов, фабрик, складов. Жгли все, что могло достаться врагу. Дым от пожаров, и взрывов стоял вокруг города, как тяжелая, черная туча. Он затмил солнце, и было темно, как поздним вечером. Уже с самого утра жители рабочих поселков тащили с хлебного завода все, что попадется. Почти весь поселок стал скоро совсем белым от рассыпанной муки. Глядя на это, мы тоже решили пойти к хлебному заводу и притащить что-нибудь. Ведь никто не знал, будет ли пища в скором будущем. Конечно, мы, дети, не были очень сильными и не могли утащить много. А мама отказывалась «грабить», как она выразилась. В таких обстоятельствах она всегда была беспомощной.

Когда мы пришли на хлебный завод, мы не могли понять, что там творилось. Если можно было представить себе, как выглядит ад, то это и был настоящий ад. Хлебный завод был огромный. И там хранился не только хлеб, но и разные другие продукты: мясо, крупа, жиры, сахар и прочее. Люди целыми семьями или группами тащили все, что находили: если кто-то тащил мешок муки, ему помогали другие, затем муку делили между собой. Если кто-то тащил мешок с мясом — обыкновенно соленое мясо, — ему тоже помогали, и тут же во дворе мясо делили между собой. Эта невероятная толкотня людей напоминала муравейник. Иногда вдруг кто-то кричал: «Завод взрывают!» — тогда все, бросив добычу, бежали к выходу и хватали что попало, свое и чужое. Начинались ссоры, даже драки. Так продолжалось до темноты, пока завод не опустел. Нам удалось притащить домой полмешка муки и полмешка соленого мяса. И эти продукты, в сущности, спасли нас от голода в первые месяцы оккупации.

Итак, три дня город не принадлежал никому. Советское правительство и армия оставили нас, немцев пока не было. В течение этих трех дней, после того как все было растащено, что можно было тащить, люди сидели в своих квартирах и ждали прихода врага. За это время многие мужчины-дезертиры, прятавшиеся от мобилизации в степи, возвратились домой. Никто не знал, что будет с приходом немцев. Особенно боялись женщины. По радио в последние дни все время говорили, что немецкие солдаты насилуют женщин и убивают стариков. Только дети, казалось, ничего не боялись. Они шайками бегали по улицам, забирались в опустевшие заводы, склады, лаборатории и тащили домой, что находили: доски, пустые бутылки, метлы и всякую дребедень. Хотя я уже не была подростком, я все же еще не реагировала на обстоятельства как взрослые. Вместе с Лилей и другими соседскими детьми мы слонялись по улицам и забегали в опустевшие лаборатории, где все было особенно интересно, потому что там оставалось множество всяких химикалиев, трубок, колб и других приборов. Мы добивали оставшиеся стекла, смешивали разные порошки и рассыпали их по полу. Нам просто нечего было делать от скуки и бездействия.