Обратно к врагам. Автобиографическая повесть - [44]

— Извините.

Я еще заметила, что он чуть-чуть споткнулся, когда повернулся, чтобы уйти, и как сверкнули два кубика на его воротнике…

Я поднялась и пошла в комнату. Там я бросилась на постель и начала плакать. Я не знала, почему я плакала, но мне было так тяжело, что я не могла сдержать рыданий. Много вопросов, на которые не было ответов, возникло в моей голове. Зачем я оскорбила его? Что он мне сделал? Зачем я обманула человека, с которым мне было беспечно и хорошо? Ведь, может быть, я потеряла друга, которому можно довериться. Ведь сейчас так мало людей, которым можно довериться. Но больше всего меня угнетало его последнее «извините». Я еще долго думала обо всем, что случилось. И, наконец, нашла утешение в следующих мыслях: случайное знакомство с военным еще не значит, что это любовь. И, вообще, что такое любовь? — Физиологический процесс. А может, нет? А может, это не физиологический процесс, а загадочная мелодия, полная нежности и печали, твердости и надежды?

В эту ночь мне впервые пришло на ум, что все мои представления о высоких идеалах, о человеческом достоинстве и его призвании к борьбе за родину, все стремления возвыситься над простыми смертными — бессмыслица. С тех пор я никогда не могла забыть мелодии той песни, которую пел Николай. И молодой офицер, его теплые глаза, медленная, но твердая походка и блеск кубиков на воротнике навсегда остались в моей памяти.

Перед приходом немцев

Лето прошло быстро. Приближение врага чувствовалось с каждым днем. Теперь наши солдаты систематически двигались не на запад, а на восток. В Краматорске началась мобилизация последних резервов. Лиля и я тоже получили повестки явиться на мобилизационный пункт. Вышел приказ, чтобы жители сдали свои радиоприемники. Тому, кто не сдаст, грозил военный трибунал.

Никто больше не верил радиопередачам. Враг уже стоял в нескольких километрах от города, в то время как радио все еще трубило об успешных боях Красной армии. И вскоре всем стало ясно, что все это ложь. Из Киева передачи были иные, чем из Москвы. Волнение города усиливалось с каждым днем. Никто не знал, с какой стороны придут немцы, где точно они находятся. Артиллерийская стрельба не прекращалась. Где-то далеко на горизонте дымилось небо. Многие мужчины, чтобы избежать мобилизации, уходили в степи. Но Лиля и я решили исполнить свой долг и явиться на мобилизационный пункт. Нам надо было идти в военкомат на регистрацию. Как только об этом узнали наши соседи, все начали отговаривать нас:

— Куда вы хотите идти? Что, с ума сошли? — говорили многие женщины.

— Оставайтесь дома. Война для мужчин. Пусть они воюют!

Но мы с Лилей были непреклонны.

— Наш долг, — говорила я, — защищать родину.

Лиля в знак согласия кивала головой. Когда пришел срок, Лиля и я, запаковав в рюкзаки только самое необходимое, пошли на сборочный пункт. Но то, что мы там увидели, разочаровало нас.

Сборочный пункт находился в огромном дворе, где стояло несколько бараков. Здесь была такая масса людей, что все представляло настоящий хаос. Везде стояли толпы мужчин и женщин с детьми и разговаривали, хотя ничего нельзя было услышать. Многие женщины прощались с мужьями и громко плакали, дети кричали, и некоторые мужчины тоже плакали. К регистрационному бараку стояла длинная очередь. Внутри большой зал был тоже переполнен. Военные в форме ходили туда-сюда. Мужчины то входили, то выходили. А во дворе, возле забора, некоторые женщины в последнюю минуту старались уговорить своих мужей не регистрироваться, а вернуться домой.

— Пошли, Ванька, пока не поздно, — говорила одна своему мужу. — Все равно все пропало.

— Пару дней ты можешь спрятаться в степи, а там и немец будет уже здесь, — сказала другая.

И действительно, многие мужчины, взяв свои рюкзаки подмышку, лезли через забор и незаметно сматывали удочки.

Когда подошла наша очередь регистрироваться, молодой лейтенант, посмотрев на нас, сказал довольно неприветливо:

— Идите в зал и ждите. Медицинский персонал будет регистрироваться к концу.

Лиля и я сели на скамье в зале, где сидели уже и другие, и начали ждать. Минут через пятнадцать к нам подошел тот же молодой лейтенант и сказал:

— Идите домой, девушки. О вас никто не спросит.

Сказав это, он сразу же повернулся и ушел. А мы с Лилей с удивлением переглянулись: защиту родины мы представляли себе иначе!

— Если дело обстоит так, — сказала Лиля, — то нам здесь делать нечего. — Мы взяли свои узелки и пошли домой. Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что судьба нас уберегла. Что бы действительно было, если бы нас мобилизовали? Нам, вероятно, никогда не пришлось бы увидеть конца войны, судя по тому, сколько миллионов людей, солдат и гражданских, погибло. Битвы были жестокие, и только немногие из тех, кто воевал вначале, остались в живых.

Через три дня Красная армия оставила наш город и ушла на восток. Город будто опустел. И, как-то совсем неожиданно, воцарилась зловещая тишина. Заводы не работали. Небо на западе было черное от дыма. Это отступавшие советские войска жгли урожай, чтобы он не достался врагу. Время от времени улицу заполняли грузовики с последними эвакуирующимися на восток.