Обратно к врагам. Автобиографическая повесть - [40]

Зато Белкина справлялась со своей судьбой гораздо лучше. Она жила недалеко от нас со своими тремя дочками-белочка-ми. После ссылки ее мужа вместе с нашим отцом она сразу же уехала в Краматорск, куда потом пригласила и мою маму. Здесь она нашла какого-то дальнего родственника, который помог ей получить квартиру из двух комнат в лучшем бараке. А сама она устроилась официанткой в рабочей столовой. Когда-то в молодости она работала прислугой у чужих и была, конечно, практичнее, чем моя мама и госпожа Данина. Утром она запирала своих девочек в квартире, а сама шла на работу. Возвращалась она после обеда и убирала квартиру, которую ее дети за это время всегда успевали превратить в полный бедлам. Но она не сердилась на детишек и спокойно убирала. При этом она сохраняла всю свою прежнюю жизнерадостность и казалась такой же молодой и привлекательной, как и раньше. Иногда кто-нибудь из нас, чаще всего это была Нина, брал ее белочек с собой в кино. Это были милые, наивные дети, такие же жизнерадостные, как их мама.

После моего возвращения в Запорожье как никогда прежде я бросилась к книгам. Мне казалось теперь, что в жизни правды нет, а в книгах я могу ее найти. Мне казалось, что книжный мир более красивый по сравнению с тем, который меня окружал. В книгах не было вечной погони за продуктами, длинных очередей, голодной массы рабочих и бездушности воспитания Ф.З.У. Время от времени я писала стихи, главной темой которых было ужасное положение народа и вся ложь советского режима. Эти стихи я никому не показывала, даже дедушке. Я показывала дедушке другие стихи, о природе, о великих исторических событиях. Отец в своих письмах из Сибири присылал мне чудесные описания природы, покрытых снегом сибирских лесов, а я сочиняла о них небольшие стихотворения, которые посылала ему и показывала дедушке. Некоторые из этих стихов появились в нашей школьной газете.

В том году в Запорожье я впервые увидела иностранных туристов. Они находились в здании Интуриста, которое располагалось у самого берега Днепра, как раз на моем пути в школу. Однажды, проходя мимо, я услыхала пение русских песен. Я подошла ближе к забору, у которого уже стояло несколько любопытных, и через щель начала смотреть внутрь двора. Там, между деревьев, за маленькими столиками, на которых лежало разное вкусное печенье и стояли чашечки с чаем и кофе, сидели иностранцы и слушали пение русского хора. Мне сразу же бросилась в глаза их элегантная одежда: женщины были в хороших костюмах и белых, как снег, блузках, а в руках у них были изящные сумочки. На других были пестрые платья, совсем не похожие на наши, советские. Недалеко от отеля сидел нищий старик. Но через несколько минут явился милиционер и прогнал его. Попрошайничать на улицах запрещалось, особенно, когда в городе находились иностранцы или делегаты каких-нибудь конференций. Милиционер прогнал и нас, торчащих у забора и смотревших во двор Интуриста.

Зима прошла быстро. Наступила весна 1941-го года, а с ней и время выпускных экзаменов. Надо было усиленно заниматься. Когда в конце мая руководительница нашего класса ставила нам четвертные и годовые отметки, она объявила, что два ученика из нашего класса освобождаются от экзаменов. Она назвала фамилию Кузьменко и… мою.

Дедушка очень обрадовался моему успешному окончанию школы. А я ощущала странное волнение. Вместе с радостью я чувствовала еще что-то неопределенное, что-то, что бросало легкую тень на мое успешное окончание школы. Мне было грустно, что пришла пора разлуки с друзьями, с которыми я за три года очень подружилась. Мне было печально уезжать от бабушки и дедушки, которые заменили мне моих родителей. Пришло время расстаться с жизнью, которая текла своим определенным руслом, без особых забот и приключений. Так внезапно я стала взрослой и… одинокой.

Дедушка и бабушка плакали от радости, когда я сообщила им, что освобождаюсь от экзаменов. Они плакали и через неделю, когда провожали меня на станцию:

— Не забывай нас, — говорила бабушка, вытирая кончиком платка глаза, — мы тебя жалели и заботились о тебе.

— Как же можно, бабушка, — отвечала я, — я скоро приеду к вам в гости.

— Пиши нам чаще, — сказал Илья Петрович и помахал мне рукой, отворачивая лицо.

В поезде я сидела молча, совершенно погрузившись в мысли о новых планах и целях моей жизни. Я думала о том, что поступлю в университет — все родственники хотели, чтобы я училась на врача. Я думала также о том, как я совершу длинное путешествие к отцу, в Сибирь, где он отбывал свои годы ссылки. Я думала также, что стану писать стихи обо всем, что увижу вокруг, особенно о возвышенных и красивых вещах, чтобы облегчить уродливую действительность. Но всем этим высоким планам и целям не суждено было осуществиться. Через две недели после моего приезда в Краматорск началась война.

Часть вторая

Война

22-го июня 1941 года толпы людей на улицах стояли по всему городу и слушали, что передавали громкоговорители. Люди почти жались друг к другу, внимательно прислушиваясь к каждому слову диктора. Сообщалось о том, что немецкие войска перешли нашу границу. Никаких подробностей не было. Известия оканчивались следующими словами: «Мы будем бить врага на его же территории! Да здравствует Сталин! Да здравствует наша непобедимая Красная армия!»