Обратно к врагам. Автобиографическая повесть - [10]

Я совсем его не узнала. Он очень похудел, щеки его ввалились, лицо было небритое, заросшее бородой. Увидев нас, он протянул к нам обе руки, и глаза его вспыхнули и засветились радостью. Мы подошли вплотную к нему и он погладил меня по голове. В то же время я заметила, какой он вдруг стал жалкий и беспомощный. Его рука еле заметно дрожала. Он долго говорил что-то маме, поглядывая в сторону, где стоял тюремный наблюдатель. Казалось, что наблюдатель ни за кем не следит и ничего не слышит, но взор его то и дело шнырял от одного к другому. — В коридоре многие разговаривали через решетку с узниками, как мы с мамой.

По пути домой я спросила маму, кто посадил отца в тюрьму, но она ничего не ответила. Я замолчала и начала раздумывать о том, кто имел право забрать его от нас? Кому он сделал какое зло? Почему кто-то нарушает наш покой, вмешивается в наши семейные дела? Но на все эти возникающие в моей голове вопросы я не имела никаких ответов.

Дома нас встретила тревожным взглядом бабушка:

— Ну что Сашко? — спросила она маму и удалилась с ней на кухню. Через некоторое время она позвала и меня. Стол был накрыт, и мы втроем сели есть. Было поздно. Другие уже спали. Бабушка и мама прочли молитву и перекрестились. Их лица были спокойные и серьезные. Особенно лицо бабушки, как мне казалось, выражало доверие и непоколебимость. После нашего приезда она по-прежнему работала и хлопотала по хозяйству. А нам, детям, она говорила:

— Верьте, детки, в Бога. Он все видит, все слышит и все знает. — И каждый вечер она долго молилась перед иконами и ставила нас на колени вокруг себя.

За ужином мы не говорили об отце, а впоследствии я узнала, что отец был единственный, кого забрали из Бажановки. Конец НЭПа нуждался в жертвах. Сталин задался целью создать централизованную промышленность в стране, а сельское хозяйство должно сделаться базой и поставщиком продуктов. Поэтому оно должно быть также включено в централизацию, сделаться коллективным. Но политика проведения коллективизации в деревнях натолкнулась на упорное сопротивление со стороны украинских крестьян. Целые армии специально уполномоченных были посланы Москвой в деревни, чтобы «чрезвычайными методами» проводить коллективизацию. Доносчики и пропагандисты были везде, агитируя за сдачу продуктов и скота и выдавая сопротивляющихся. Крестьяне ничего не хотели отдавать государству. Они прятали зерно, резали скот и продавали свое добро. До определенной степени это коснулось и нас. Сначала, во время отсутствия отца, мы зарезали овцу и свинью. Другую овцу и лошадей у нас забрали. Гусей и уток пришлось тоже отдать в совхоз, но куры еще у нас оставались. Из шести собак нам оставили двух, одну охотничью, другую дворняжку, сторожить наш дом. За корову пришлось и бабушке, и маме вести с колхозом целую войну. Когда специально уполномоченные коллективизаторы пришли к нам и описали все наше имущество, движимое и недвижимое, и установили, что мы должны отдать, мама упорно запротестовала: корова нужна для детей, дети маленькие, и им нужно молоко. Его неоткуда взять, так как отец в тюрьме и не зарабатывает. На это уполномоченный ответил, что отец, вероятно, скоро выйдет из тюрьмы и будет опять зарабатывать.

— Когда он выйдет, тогда будет другой разговор, — отрезала мама.

— Кажется, мадам, вы вообще не можете обойтись без коров, — сказал, вставая, товарищ большевик, намекая этим маме на ее не совсем чистое в идеологическом понятии происхождение. — Корова завтра должна быть в колхозе, — добавил он категорически.

Мама продолжительно посмотрела на него, и щеки ее зарумянились, нельзя сказать от чего — от стыда за свое происхождение или от возмущения. Ей пришла на помощь бабушка Мария. Все это время она стояла в углу и молча слушала. Сделав шаг вперед, она в упор подошла к уполномоченному:

— Ты мне, сукин сын, не указывай, когда я должна отдать корову. Корова моя! Корову я получила от советской власти! И коровой распоряжаюсь я! А ты пойди в сельсовет и наведи справки, иначе я доберусь и до тебя! — При этом бабушка со сверкающими молниями зелеными глазами и поднятым над головой кулаком надвигалась на уполномоченного, который медленно начал отступать к двери. Когда он спиной уперся в дверь, бабушка, раскрасневшись, кричала ему прямо в лицо:

— Антихристы! Головорезы! Грабители! Убирайтесь вон, чтобы духу вашего здесь не было!

Ошеломленный такой вспышкой с неожиданной стороны, представитель коллективизации смотал свои удочки. Но на следующий день были присланы два мужика угонять корову. Когда бабушка узнала об этом, она взяла коромысло и, размахивая им, подошла к мужикам. Те стояли и таращили на нее глаза. Но через пару минут они опомнились и, повернувшись к ней спиной, пошли в сарай. Бабушка вдруг бросила коромысло и отвязала дворняжку и охотничью собаку. Она что-то им сказала, и те с громким лаем бросились за мужиками в сарай. Через минуту они тащили их за галоши и рвали их одежду. Альма, немецкая овчарка, была громадного роста и прыжками бросалась то на одного, то на другого. Мужики испугались и отступили к воротам. На лай собак мы, дети, повыскакивали из дома и с палками тоже бежали за мужиками. Только когда мужики были уже за воротами, бабушка прикрикнула на собак, и те возвратились, все еще оглядываясь и гаркая на коллективизаторов. Корова осталась у нас.