Обратная сторона Земли - [2]

– Рупь с тебя, оглашенный, – заорала на кота повариха.

Князь схватился за ручку двери, но та выскочила из руки, и перед ним на пороге выросла человеческая фигура. Князь не успел отступить. По ногам что-то больно ударило. Огромный пятнистый пес протиснулся, оттесняя в сторону, и, грозно рыкнув на Князя, оскалил мокрую пасть.

– Не привык уступать, боярин? – сказал человек, входя. – Фу, псина! К ноге! Боярин тебя не тронет.

Князь перевел дух.

– Павловна, нам борща. Со дна набирай, погуще. И собачке моей костей.

Человек прошел в помещение, не отрывая от Князя глаз. Князь сделал шаг, чтобы выйти, пес рванулся к нему, но, обежав вокруг ног, не тронул, а лег у двери.

– Сторож, – усмехнулся вошедший. Черный кожаный плащ блестел на нем, как железный.

– Давненько столичного духа не нюхивали. – Он вытащил из карманов руки – две красные костистые пятерни, – и растер их, словно с мороза. – Москва или Питер, боярин?

– Петербург.

– Значит, боярин, наше маслице приехали кушать? Оголодали, небось, в своем Петербурге? Павловна! Новость слыхала? Питерские объедалы приехали.

Пес лежал на пороге. Князь смотрел то на пса, то на человека в плаще. Тот молча раскачивался на каблуках, и по лоснящейся коже плаща сновали, словно живые, синие электрические пауки.

– Константин Афанасьевич, – крикнула ему повариха. – Как там мой холодильник?

– Что? – Человек рассеянно обернулся. Повариха открыла прилавок и вынесла в зал заставленный широкий поднос. Человек кивнул: – Будет тебе холодильник.

– Ох! – Повариха опустила поднос на стол. Груда темных костей лежала между тарелок.

Человек в кожаном облизнулся.

– Ты шестая на очереди. Идешь в списке сразу после начальника штаба ГО товарища Петроченки.

Князь все ждал, когда же он отзовет собаку. Пес лежал, как колода, только лиловый язык дрожал на острых клыках. Человек в плаще уже ел, ссутулившись над глубокой тарелкой. Прямо руками, без остановки, он выхватывал из густоты мокрые большие куски, пропихивал их до самого горла и тут же выдергивал руку, чтобы не откусить кисть.

– Собака! – окликнул он наконец пса. Собака раскрыла пасть, и кость, перелетев над столами, хрустнула на железных зубах.

– Павловна, отнеси.

Повариха стряхнула кости с подноса себе на передник и молчком прошла мимо Князя. Пес закопался мордой в гору сырых костей, но с Князя глаз не спускал. Князь дернулся, заныла нога, пес рявкнул переполненной пастью и тут же вскинулся для прыжка.

Князь замер, но пес не прыгнул. Жадно и сыто урча, собака набивала живот. Затравленным взглядом смертника Князь смотрел на пиршество зверя. Пес проглатывал кровавую пищу, груда костей таяла на глазах, летела костяная мука, и Князь подумал тоскливо: не он ли у зверя на очереди, когда тот догложет все до конца.

Над тарелкой чавкал хозяин. Лицо его пошло пятнами, плащ топорщился на узкой спине, и был он похож на стервятника, дорвавшегося до дармовой мертвечины.

Неожиданно хруст замолк. Пес закашлялся, подавившись. Князь взглянул на порог и обмер. Перед самой собачьей мордой, скрюченная и потемневшая, лежала кисть человека. Часть пальцев была обглодана, а на фаланге на безымянном блестело золотое кольцо.

Рубашка на Князе взмокла. Не понимая, что делает, он рванул ее на груди. Камешек, что лежал в кармане, выпал со стуком на пол и покатился между столами. Следом выпала книга.

Человек за столом вскочил. Лицо его помертвело. Он съежился и стал пятиться, медленно и с опаской. Пес жалобно скулил у порога. Теперь вместо грозного зверя перед Князем дрожал щенок. Поджимая хвост и повизгивая, он бросился хозяину в ноги. Тот споткнулся о пса и с грохотом повалился под стол. Одновременно солнечные лучи пробились сквозь облачную завесу и ярко осветили столовую. Дорога была открыта.

4

С улицы, с балкона напротив, тоскливо блеяла балалайка. Солнце опять пропало. Константин Афанасьевич Тимофеев тяжело опоминался на стуле. В ногах лежал верный пес, а старуха, стуча зубами, суетливо ползала на полу.

– Шумно… Откуда шум? Убрать.

Пес в два прыжка выскочил через дверь на улицу и спустя минуту вернулся. Балалайка на балконе умолкла.

– Плохо, Павловна, плохо.

Старуха ни жива ни мертва приоткрыла щербатый рот.

– Батюшко, да они ж ничего не поняли.

– Не поняли… Я кость свою застудил, на холодном полу лежавши. Пойдем, кончай мельтешить. – И расцепив пальцы, он с силой вонзил их в стол и проскреб на дереве борозды. – Собака, охраняй вход.

Они прошли через кухню мимо газовых языков огня. В стене за стопой кастрюль притаилась незаметная дверь. Тимофеев поддал ногой и железная баррикада рухнула.

– Ты оставайся здесь, – сказал он, не оборачиваясь, старухе и пальцем нарисовал на створке корявую букву Т. Дверца его впустила. Впустила и сразу же приросла к стене.

Тусклая капля лампы едва освещала место, но Тимофеев здесь не газету собрался читать. Он обошел колоду с торчащим из нее топором, походя пересчитал железные метлы и рукавицы, и стоящие в углу у стены литые чугунные сапоги – заметив один обколотый, нахмурил брови и хмыкнул, – постучал по детскому гробику, послушал, что ответила пустота, кивнул, прошел дальше мимо ввинченных в потолок крючьев, с которых свисали чучела обезьяны и филина, вошел в угрюмую тень еще одного гроба, большого, стоящего на торце у стены, и молча отвалил крышку.