Обратная сила. Том 2. 1965–1982 - [52]

Миша с восхищением посмотрел на нового товарища.

– Это что, приемчик такой? – возбужденно спросил он. – Где научился? На юридическом? А еще знаешь? Научишь?

– Да я мало чего знаю, – усмехнулся Орлов. – У меня дед криминалистикой серьезно занимался, после него много книг осталось, вот я их почти все и прочитал. А на юридическом мы криминалистику пока не изучали. А ты почему в Полтаву не вернулся-то?

– С родителями ссориться не хочу, – признался Миша. – Мой год когда еще призывать будут, может, вообще до двадцать второго года дело не дойдет, война закончится, а добровольцем они меня не пустят, мать плакать начнет, отец тоже авторитетом давить станет. Да ну их! Так и просижу около материной юбки. А я врага бить хочу. Здесь, в Харькове, добровольческое движение началось задолго до решения партии, как только тридцатого июня по радио объявили, что в Ленинграде начали записываться в ополчение, так тут весь город шумел, все требовали, чтобы начинали ополченцев собирать. Вот я и решил, что если останусь, то у меня шансы хорошие. А ты почему в свою Москву не уехал?

– Ну, у меня все прозаичнее, – Саша обезоруживающе улыбнулся. – Девушка у меня здесь, харьковчанка, однокурсница. Я ведь именно из-за нее и приехал сюда поступать, познакомился в Москве, еще в десятом классе, она со своей школой на экскурсию приезжала. Год почти переписывались, она тоже на юридический поступать хотела, вот я и приехал. – Он замолчал, улыбаясь каким-то своим мыслям, потом тряхнул головой: – Но, в целом, ты верно сообразил, Мишка, народ рвется в ополчение, записываются тысячами, суета, неразбериха, и сейчас можно с любыми документами проскочить. А давай ты ко мне в общагу переедешь? Или хочешь – я к тебе? Все равно на подготовку вместе ходить будем, а в свободное время станем сами заниматься, не дожидаясь милостей от природы.

– Сами? Это как? – не понял Миша.

– Ну как-как? Бегать, отжиматься, подтягиваться, физподготовку совершенствовать. Учебники какие-нибудь по стрелковому делу раздобудем. Короче, будем готовить себя к жизни в боевых условиях. Ты как? За?

– Конечно, я «за»! – горячо поддержал его Штейнберг. – Давай тогда в нашу общагу, это Пушкинская, сто шесть, отсюда недалеко.

* * *

Они поселились вместе и расставались теперь только в свободные от работы вечера, когда Саня Орлов бегал на свидание к своей девушке, но продлилась его романтическая идиллия недолго. В конце июля Харьков начал подвергаться налетам люфтваффе, целями бомбежек избирались железнодорожные узлы, жилые кварталы и склады готовой продукции. Предприятия не трогали, и всем было очевидно, что немцы хотят сохранить производственную базу для себя, а это означало только одно: враг уверен, что в ближайшем будущем займет город и осядет в нем надолго, если не навсегда.

Отец Сашиной девушки, Василий Афанасьевич Горевой, был ведущим инженером на Харьковском комбинате НКВД – предприятии, выпускавшем оптические прицелы для снайперских винтовок и авиационную оптику. Едва начали бомбить жилые кварталы, он немедленно отправил всю семью подальше в тыл, к родственникам, оставил в Харькове только дочь, работавшую у него же на комбинате, а через неделю и ей велел уезжать. Провожать ее Саша Орлов пришел вместе с Мишей: прямо с вокзала им предстояло бежать на занятия по военному делу. Девушка плакала, держала Сашу за руку и обещала писать каждый день. Отец ее, хмурый высокий мужчина с резкими морщинами на лбу, отвел Мишу в сторонку:

– Пойдем покурим. Пусть попрощаются. Тяжело у меня на душе. Когда жену с младшими провожал, так тяжело не было. Словно предчувствие какое-то, что ли…

На следующий день стало известно, что поезд, в котором уехала девушка Сани Орлова, полностью разбомбили. Среди погибших была и дочь Василия Афанасьевича Горевого.

С этого дня Александр Орлов и Михаил Штейнберг не расставались ни на минуту. У каждого из них были в Харькове друзья и приятели, некоторые из них тоже записались в ополчение и ходили на боевую подготовку, но в другое время и к другим инструкторам. Как-то так сразу сложилось, что юноши потянулись друг к другу: у них была общая цель, они жили в одной комнате и существовали по жесткому графику, составленному Орловым. Первоначально в висевшем на стене расписании вечерние часы были обозначены как «личная жизнь». Потом, спустя несколько дней после гибели пассажиров уходившего на восток поезда, Саня своей рукой зачеркнул эту строчку и сверху написал: «самообразование».

Работали ребята посменно, на том самом комбинате НКВД, где служил Василий Горевой. Орлов единственный раз воспользовался своим знакомством с ведущим инженером, когда попросил отправить их с Михаилом в один цех и ставить в одну смену. Горевой пошел им навстречу, и все устроилось.

В подвале общаги ребята обнаружили аккуратно перевязанные бечевкой подборки журнала «Крокодил», притащили к себе в комнату и читали вслух, когда ни на что другое сил уже не оставалось. Особенно веселило их «крокодильское» высмеивание повсеместно распространившейся моды на сокращение словосочетаний и всяческие аббревиатуры. Миша вскакивал на кровать и, держа перед глазами журнал, размахивал свободной рукой и выразительно декламировал: