Обращение Апостола Муравьёва - [48]

То было новое явление в Киеве, обозначенное клацающим, наподобие дверной защёлки, словом «Рэкет». Гости Житнего рынка старались, не поднимая глаз, миновать столкновение. Те из них, кто ещё не познакомился с эволюционным витком вымогательства, чувствовали показную и реальную, как бёдра уличной проститутки, угрозу. Более сведущие обделяли его вниманием, воспринимая, как неотъемлемую деталь рынка. Завершалась привычная эпоха, когда жизнь катилась по заданному маршруту: детский сад – школа – институт. Институтский диплом обеспечивал заслуженные удобства: работу по распределению, офицерство в армии, крышу над головой. Поколение, ампутировавшее собственную память, появилось позже.

Галима попыталась увести мужа с напряжённой территории, но он, словно зачарованный, не мог оторваться от зрелища. Верзила открыто, ничуть не смущаясь свидетелей, собирал у оробевших торговцев мзду, у кого копейкой, у кого ассигнациями, иные отдавали конверты с содержимым. Дань небрежно сбрасывалась в адидасовский рюкзачок.

Окаянные времена лихих людей забылись, быльём поросли, у партии большевиков давно отпала необходимость кормиться экспроприацией. Пару лет тому, Марат помнил, гражданин, почувствовав революционный зов, мог, отчаянно труся, нахамить начальнику на работе. Юное существо – совершить безумный по дерзости поступок, отказавшись от вступления в комсомол. Пресытившись картиной побора, Марат собрался прислушаться к увещеваниям жены, когда размеренное взимание оброка наткнулось на преграду. Тётка, торгующая с безмена картошкой, пыталась разжалобить сборщика обыденной финансовой нуждой.

– Нема грошей, сынку, – запричитала она жалобу, призывая в свидетели товарок и Бога.

Переубедить мытаря оказалось делом пропащим, он не признавал доводов. Выслушал заново и рассердился. Лоток взмыл в воздух, опрокинув на спину взвывшую тётку. Верзила не в шутку разбушевался. Клубни картофеля полетели в толпу. Апостол, криво усмехнувшись, поднял авоськи, собираясь уйти, но случайная, с азербайджанский грейпфрут, картофелина, чиркнув ему о бедро, угодила близняшке в затылок. Девочка, не издав ни звука, упала. Ещё несколько клубней пролетели над ней. Галима, вскрикнув, словно подстреленная, пала на дочь. Увидела: обошлось, дышит и приоткрыла веки. Картофелина могла причинить много вреда, если бы не косы, заплетённые матерью по родным калмыцким обычаям.

Авоськи с продуктами не успели плюхнуться наземь, как Апостол, подобно выпущенному снаряду, ринулся на обидчика. Товарки, воспринимавшие экзекуцию со смешанными чувствами, спрятались под прилавки, в душе проклиная заступника. Обретённое частью заработка спокойствие казалось достойнее беспредела. Галима наблюдала, закусив губы. Поначалу, уловив взгляд Марата на рэкетире, она решилась щегольнуть в лаврах жены героя, но к счастью, муж равнодушно отвернулся, и она облегчённо вздохнула. Кто знает, чем может закончиться противостояние. Её бугаёк не всесилен.

Не Божий суд, где Бог хранит правых и карает неправых! Не схватка, когда противник повергнут по честным условиям боя! Уличная драка, месиловка! Тестостероновый ураган! Адреналиновый шторм! Кто поставит на реактивного отца близняшек?! Кто на верзилу, успевшего принять боксёрскую стойку?! Лучше ни на кого, всё равно не отгадать. Зрители видели одно – бросившийся в атаку папаша не из тех, кто пасует, если заденут его близких.

В уличной драке всегда есть две неравные противоположности – нападающий и жертва. Первый всегда имеет преимущество, чётко представляя цель, ставку и возможный расклад, в то время, как для жертвы всё происходит неожиданно. Рэкетир на жертву не тянул, напротив, руки естественным образом заняли боевую крепь, без единого изменения в лице. Верзила чётко представлял, как примет летящий в голову кулак. Как отобьёт удар и нанесёт свой. Но в последний момент Марат резко поднырнул, послав руку в солнечное сплетение противника. Лишь на самом излёте слегка придержал удар, иначе урод, стоящий перед ним, мог бы никогда не встать на ноги. Но амбал и не подумал сгибаться от боли, он шумно, сквозь зубы, выдохнул боль и с приседа вогнал в лицо Апостола мощный «джеб», такой, что нос его лопнул, как перезрелый помидор. Марат на миг потерял ориентацию, перед глазами мелькнуло запястье с наколкой – утлый кораблик с парусом, кривые буквицы ВМФ и цифры 86–89. Ещё несколько ударов опустились на голову, но теперь настала очередь удивляться рэкетиру. Фраерок не падал, лишь кровь двумя причудливыми струйками покидала изувеченный нос.

«Отморозок», подумал Фонарь, и загрустил. Самый опасный тип, внешне трудно опознать заранее, поведение вовсе не поддаётся логике. Либо беспросветно туп, либо терять нечего, либо с крышей не дружит. Такого, пока завалишь в отключку, сам упадёшь. Страха у него нет, зато удар держит, как железобетонный столб. Некстати вспомнилась наука знакомого корешка. Не разошлись с ним в дверях ресторана. Фонарь предложил отойти в сторону и разобраться. Около столба остановились. Человечек улыбнулся, предложил взглянуть, и с размаху хватил кулаком о бетон. Столб, доказательно вибрируя, загудел. Фонарь, убавив пыл, понял и подружился.