Обращая сумрак в свет - [86]

О ты, Движущееся Непрестанно, и ты, о Венчающее Бездну, простите народ мой за то, что мы вас позабыли! Простите народ мой за то, что вы и поныне остаетесь в забвении, наследием прошлого, коим я не могу гордиться. Все достижения четверых – и обработка металла, и земледелие, и отправление правосудия, и начертание речи на глине – на мой взгляд, по сравнению с заблуждениями, к коим пришли их творцы, все это прах истлевшей драконьей кости.

Прости меня, о народ мой, за то, что я перекинул мост через эту пропасть. Прости меня, ставшего тем орудием, с помощью коего наши враги извлекли сие предание из укромных, темных глубин земли на свет дня – и только затем, чтобы запятнать наши руки кровью в глазах всего человечества.

Нет. С тем, чтобы показать всему человечеству кровь, в которой руки наши испачканы издревле.

Я не могу черпать радости в чудесах той древней культуры, теша себя величием наших праматерей. Все обвинения – чистая правда. Мы были не просто тиранами: в знак триумфа мы заживо жгли рабов, как и утверждали все это время адамисты.

Уверять, что сегодня мы уже не таковы, бесполезно. Те, кто держит в кулаке, в ладони нашу судьбу, увидят одно только прошлое.

Я и сам ничего другого видеть не в силах.

Простите нас. Простите меня.

Из дневника Одри Кэмхерст

3 фруктиса

Человеческие жертвоприношения.

Все эти дочерна обгоревшие столбы, все дискуссии касательно проделанных в них отверстий – не продевали ли, дескать, в них цепи… Все эти неоднозначные настенные росписи, все туманные намеки из фрагментов текстов… Что ж, вот и конец всем спорам.

Вот какого открытия ждал от нас Гленли. Признания… нет, не признания – похвальбы тем, что аневраи приносили в жертву людей. Жгли людей заживо во славу своего солнечного бога, в доказательство того, что они – самые могущественные, самые любимые его творения на земле.

Как будто мы, люди, никогда такого не делали! Делали, и не в одной части света, пуская в ход и огонь, и острые ножи, и удушение, и утопление. Да, наши предки порою были ничем не лучше, но это сейчас неважно. Всеобщее внимание привлечет только одно: неоспоримое доказательство тому, что аневраи были чудовищами.

И доказать это помогла я.

Лучше бы я никогда не приезжала сюда.

Лучше бы я никогда не приглашала сюда Кудшайна.

Из дневника Одри Кэмхерст

4 фруктиса

Лорд Гленли ожидается в Стоксли назавтра. Будь я чрезмерно подозрительна, могла бы поклясться, что он высчитывал тот самый день, когда мы, скорее всего, закончим работу, подгадывал с возвращением так, чтобы сгрести наши записи и убежать прочь, победно размахивая ими над головой.

Правда ли все это, нет ли… какая разница? Наше с Кудшайном время истекло.

Сегодня я отправилась в его сторожку, хотя там нет ни оконца, убого, уныло, и холод, к тому же, зверский: Кудшайну уже досталось немало, зачем ему сверх необходимого страдать от жары? Принесла с собой пальто, уселась на табурет, и оба мы мучительно долго молчали, поскольку говорить ни мне, ни ему не хотелось.

Выглядел мой друг ужасно. Дракониане, не выспавшись, выглядят не так, как мы – ни темных кругов под глазами, ни прочего в том же роде, но чешуя его потускнела, а все тело обмякло, точно он даже на табурете держится из последних сил. Мне захотелось обнять его крыльями, но за неимением таковых пришлось просто подсесть поближе, от души сожалея о невозможности взять да исправить все одним махом.

Но я размышляла над этим всю ночь и наутро поднялась, отчетливо сознавая: чтобы минимизировать вред, сделать мы можем только одно.

– Я им использовать себя таким образом не позволю, – нарушив молчание, заговорила я. Ни с одним из дюжины придуманных мною способов начать разговор эти слова ничего общего не имели – невольно вырвались, сами собой. – Может, я однажды побывала куклой в руках Аарона Морнетта, но во второй раз такого не допущу. То же самое относится и к лорду Гленли с миссис Кеффорд. Не стану я играть в их игры.

Кудшайн беспокойно заерзал.

– О чем ты?

В животе заурчало. С утра я была так взвинчена, что даже завтрака одолеть не смогла, а ведь мой аппетит, как правило, способен пережить что угодно.

– Гленли намерен очернить твой народ в глазах человечества перед самым конгрессом. Но, будь это все, что ему нужно, он мог бы опубликовать перевод Морнетта. Однако он нанял меня, а затем и тебя, чтоб мы прибавили публикации веса. Морнетт – особа не из известных, а большинство тех, кому его имя знакомо, знают, что он плагиатор и кальдерит. Заяви он, что аневраи приносили в жертву людей, в этом немедленно усомнятся – если не все, то некоторые уж точно. А вот если то же самое заявим мы… – Пальцы сами собою сжались в кулаки. – Словом, удержать Гленли от публикации того, что имеется за душой у Морнетта, мы не в силах. А вот использование наших имен и репутации – дело совсем иное.

Крылья Кудшайна дрогнули, встрепенулись, и снова бессильно поникли.

– Но у нас ведь контракт с ним подписан.

– Да провались он, этот контракт! – яростно зарычала я. – Хочет – пускай в суд на меня подает. Ручаюсь, мои родные с деньгами помогут.

Несмотря на весь свой житейский опыт, с человеческими законами, и судами, и способами затягивать судебные разбирательства на долгие годы Кудшайн до сих пор знаком слабо.