Обращая сумрак в свет - [110]

Аарон негромко хмыкнул.

– Нет. Просто решил: если уж покидаю страну, отчего бы перед отъездом не навести вас на след Дорака? Знал ведь: вы с радостью отдадите его полиции, – сказал он, непроизвольно коснувшись рукой лиловой шишки у темени, наполовину скрытой под волосами. – Только его громилы добрались до меня прежде, чем я успел закончить.

Как ни хотелось заметить, что он мог бы дождаться помощи куда раньше, если б написал обо всем простыми словами, не умничая, я вовремя прикусила язык. Причины этаких ухищрений ни для него, ни для меня секрета не составляли.

– Однако спасению я искренне рад, – с сухой, точно трут, иронией добавил он.

– Хорошо. А как же насчет остального? – продолжила я. – Зачем вы подделали три последних таблички?

Этот вопрос давно комом торчал в горле, и чем скорее с ним будет покончено, тем лучше.

– Миссис Кеффорд предложила мне кучу денег.

Ответу его я не поверила ни на секунду. Да, миссис Кеффорд оплачивала ему номер в «Селрайт» – сам он подобной роскоши себе позволить не мог, – однако жизнь от ее щедрот могла послужить ему наградой, но никак не основным стимулом.

– Отвечайте честно, или я прекращу попусту тратить на вас время.

Губы его скривились в гримасе, горькой, как желчь:

– Затем, что мне сделалось интересно, сумею ли.

А вот в это я вполне верю. Чего стоит один интеллектуальный вызов – собрать воедино не только идеи, но и слова, испытать знание древнего языка, слагая на нем оригинальный текст точно так же, как эти стихи… А еще принять во внимание сопутствующие детали, отыскать глину нужных сортов, и подобрать стило по размеру, и упражняться в почерке писца, пока не добьешься полного соответствия! Я ведь осматривала сломанную табличку со «Сказом о Жертвоприношении» самым внимательным образом, и на краях ее имелись даже едва различимые следы чешуи: должно быть, чтоб не оставить на глине отпечатков человеческих пальцев, он работал в особого рода перчатке.

– Я знал, что без вас дело не обойдется, – с негромким смехом добавил он. – Чтоб вы остались от всего этого в стороне… нет, такого просто быть не могло. И мне захотелось проверить: удастся ли даже вас одурачить?

Если то был комплимент, то дьявольски сомнительного свойства. Мой голос зазвучал куда резче:

– А ваши поступки в отношении меня? Помочь мне там, в запасниках, оставить при мне табличку… Да и прежде – отказ от обвинений после того, как я проникла к вам в номер, и эта история с цилиндрической печатью…

Тут я предпочла замолчать, пока голос не зазвучал слишком горько, а он взглянул мне в глаза и тут же снова отвел взгляд в сторону.

– Причина вам известна, – негромко сказал он.

– Но если вы так уж заботились о моих чувствах, о моем добром мнении, то зачем сделали… все остальное?

Молчание оказалось столь долгим, что я начала думать, будто он вовсе не собирается отвечать, но вот губы его шевельнулись раз, и другой, и, видя это, я терпеливо ждала, пока он, опустив голову, не заговорил.

– «Вы мне ни к чему», – процитировал он. – Так вы сказали там, в кафе возле «Селрайт». И это… вы себе даже не представляете, насколько этим меня задели. Знаю, Одри, вы не желаете этого слышать, но ни о привязанности, ни об уважении к вам я не лгал. – По губам его скользнула едва заметная, словно бы невольная улыбка. – Тот фрагмент из коллекции Леппертона… мне взаимосвязь и в голову не пришла. А вот вы догадались. Вы… вы ведь – единственная, кто… понимает. Единственная, кто разделяет мои страсти, единственная, чей ум может соперничать с моим собственным!

Я знала: если увижусь с ним, без этого не обойтись, а посему и винить в таком повороте беседы мне, кроме себя, было некого. Но я пошла на это, так как иначе уже не могла, так как пять лет заметания сора под половик оказались путем тупиковым. Чтоб выйти из тупика, нужно взглянуть фактам в лицо: да, между нами есть взаимные чувства – настоящие чувства, возникшие в тот давний день, в библиотеке Коллоквиума.

Просто они не столь сильны, чтоб перевесить всё остальное.

Пользуясь тем, что он смотрит в сторону, я тайком отступила на полшага назад, чтоб в случае надобности прибегнуть к спасительной поддержке стены.

– Однако же страсти у нас не одни, – сказала я. – Кое-что общее – да. Страсть к языкам – особенно к драконианскому, страсть к истории, страсть к научным исследованиям. Но я, Аарон, забочусь не только о прошлом. Я забочусь о будущем. Об их будущем. А вы никогда не понимали ни этого, ни дракониан. Вот отчего я вас не люблю.

Как ни старался он держать себя в руках, в этот миг его плечи дрогнули. Разумеется, не ожидать такого ответа он просто не мог, и все же стрела угодила в цель.

Я замолчала, предоставляя ему возможность пережить причиненную моей откровенностью боль. Да, любви я к нему не питала… но все-таки для меня было очень и очень важно, что он на это ответит.

– Вы полагаете, это возможно? – спросил он, уткнувшись взглядом в пол.

– Возможно что?

Я ожидала услышать: «что вы меня еще полюбите?». Скажи он так, я бы с чистой душой вышла за дверь и – честное слово, в этом я была абсолютно уверена – никогда больше не вспоминала о нем. Поскольку такой ответ доказал бы окончательно и бесповоротно: между нами куда меньше общего, чем мне когда-то пригрезилось, а его эгоизм сильнее него самого.