Оборотни Митрофаньевского погоста - [21]

Порфирий Бартенев был в раздражении. На него не налезал его парадный генеральский мундир, и Феврония Сильвестровна не могла не брякнуть по этому поводу очередной бабской глупости, заявив, что он весьма раздобрел с прошлой зимы. А это была откровенная ложь, просто китель дал усадку. К тому же Бартенев, не привыкший к людным собраниям и живший последние годы анахоретом, совсем растерялся в светской гостиной среди разряженных вертопрахов. Шокировал его и друг, в роскошном фраке и белоснежных манжетах неотличимый от сонма лощёных мужчин и порой просто терявшийся им из виду.

Приезжающие гости свидетельствовали своё почтение хозяевам. Бартенев чувствовал себя по-дурацки, но всё сошло гладко, церемония представления хозяевам закончилась, они вступили в зал, где вскоре нашли место у стены и смогли присесть. Теперь Бартенев чуть успокоился и огляделся.

Здесь были огромные и великолепные залы, окружённые с трёх сторон колоннами. Дальний зал освещался множеством восковых свечей в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках, а на площадках по двум сторонам у стены стояло множество раскрытых ломберных столов, на которых лежали колоды нераспечатанных карт. Некоторые гости уже играли, сплетничали и философствовали. Музыканты размещались у передней стены на длинных, установленных амфитеатром скамейках.

Для гостей в большой столовой слуги сервировали открытые фруктовые буфеты с конфетами и шампанским. Туалеты дам показались Бартеневу чрезвычайно изящными: почти все открытые, они дополнялись бутонами живых или искусственных цветов. Девицы были в платьях светлых тонов, незамысловатых причёсках, простых украшениях, а замужние разрядились в драгоценности и богатые ткани. Шёлковые перчатки дам поднимались выше локтя, кавалеры в штатском носили лайковые, а ему Корвин-Коссаковский велел надеть замшевые и иметь с собой запасную пару. Людей в мундирах, полагающихся их должности, было много, военные пришли полковом обмундировании, и Бартенев окончательно успокоился: он совсем не выделялся из толпы.

Они договорились, что, когда появятся родственники Корвин-Коссаковского, Арсений представит его князю Палецкому, он описал Порфирию девиц, но, тем не менее, когда они появились в зале, генерал снова растерялся. Сестра друга, княгиня Палецкая, была приятной особой лет сорока, темноволосой и стройной, но глаза её, темно-синие и холодные, не походили на глаза брата. Рядом с ней была красивая темноволосая девица с такими же синими глазами. Князь Палецкий оказался рослым мужчиной лет пятидесяти с тонкими кавалерийскими усами. Он вёл ещё двух девушек - в розовато-белых платьях, похожих на сусальных ангелов: с одинаково белокурыми волосами, кукольно-красивыми лицами и голубыми глазами. Бартеневу их представили как девиц Черевиных, и он понял, что именно за ними ему и надлежит наблюдать. Он склонил голову в поклоне, и тут слева подошёл полный курчавый человек лет пятидесяти с большим носом и старомодными бакенбардами, оказавшийся князем Любомирским. Девицы Черевины тут же бросились к двум девушкам, которых Бартенев сначала не разглядел за широкой спиной отца.

- Дочурки мои, рекомендую, - пробасил ему князь, - Елизавета и Анастасия, прошу любить и жаловать.

Девицы Любомирские показались Бартеневу не особо привлекательными, хотя - почему, сказать он не смог бы. То ли лица их были излишне округлы, то ли глаза слишком уж не девичьи, Бог его знает, только не понравились они ему и всё тут. Платья их были излишне роскошны, как у замужних, что почему-то тоже не шло им.

Однако долго разглядывать княжон не пришлось: вокруг девиц уже начали увиваться молодые люди, к Черевиным подскочили несколько кавалеров и, так как девушки были в сопровождении дяди, все мужчины, желающие танцевать с дочерью и племянницами Палецкого, представлялись ему. За пятницу Бартенев сумел выучить список Корвин-Коссаковского наизусть и сейчас отдал должное прозорливости друга и его знанию жизни.

Только двое были не из списка - полный молодой человек, назвавшийся Алексеем Ливеном, и кареглазый шатен Петр Старостин, которых в семье давно знали. Первым же к ним подошёл сын хозяйки дома Андрей Нирод, высокий юноша с ладной военной выправкой. Он пригласил на первый танец Ирину Палецкую, ту самую черноволосую с синими глазами.

Молодой князь Всеволод Ратиев оказался угловатым юношей, которого девицы оглядели с небрежением. Он был совсем нехорош собой: невысокий, кучерявый, с неприятными, томно-распутными глазами и заметным шрамом на щеке. Но почти одновременно с ним появился молодой мужчина необычайной красоты и попросил полонез у Лидии Черевиной. Девица в ответ кивнула и записала его имя 'Аристарх Сабуров' в крохотную книжку, прикреплённую к корсажу. Сабуров огляделся, глаза его на миг встретились со взглядом Корвин-Коссаковского, и Арсений Вениаминович ощутил, как его словно околдовало.

Потом князю Палецкому представили Германа Грейга, смуглого молодого брюнета с идеальным пробором и томными глазами. Франт расшаркался перед Ниной Черевиной. Бартенев беспомощно переглянулся с Корвин-Коссаковским. Он не очень-то успел разглядеть молодых щёголей, все они показались ему на одно лицо, разве что Сабуров был куда красивей прочих, и Порфирий Дормидонтович понадеялся, что друг преуспел больше. Но лицо Арсения Вениаминовича сохраняло абсолютно безмятежное выражение, он улыбался знакомым, раскланивался с отцами семейств и неизвестными Бартеневу чиновниками.