Оборотень - [3]

Юрий нерешительно поднялся. Он все-таки хотел спросить: зачем, почему, с какой стати? Ничего такого интересного для КГБ за ним не было, хотя, конечно, как и все, он тоже рассказывал анекдоты. И из армянского радио, и про Василия Ивановича, и про Брежнева.

— Иди-иди, а я тут вашу секретаршу подожду. Только о нашем разговоре — никому. Пусть это будет нашей маленькой тайной.

Капитан Иванов продолжал дружелюбно улыбаться. Таким его Юрий и оставил.

Идя по коридору, он ощутил, что в душе его поселяется глубокая звериная тоска, о которой прежде он и не догадывался. И одиночество. С тех пор тоска эта всегда тлела в его душе, отравляла счастливые моменты жизни. И всегда при нем было его одиночество.

Он подошел к залу и понял, что торжественная часть закончилась. Кое-кто облегченно вставал, другие по-прежнему сидели, потому что через несколько минут начинался праздничный концерт. Но они с Ингой вроде бы договаривались не оставаться на продолжение.

В дверях стояло несколько человек.

— Привет лауреатам! — остановил его замдекана и пожал руку, держащую диплом, где-то около локтя. — Через неделю прочтешь свою работу в сборнике.

Замдекана улыбался, показывая свой золотой зуб. На сборнике студенческих работ он значился составителем.

— Да она уже устарела, я новую сочинил.

— Волоки новую, и ее тиснем, — проговорил, подхихикивая, замдекана.

И Юрий вдруг с удивлением обнаружил, что в мире, который его окружал, ничего не изменилось. И никто, кроме капитана Иванова да секретарши, о происшедшем странном разговоре не догадывался.

— Ловлю вас на слове, — сказал он замдекана разухабисто, — девятого принесу.

К нему уже подходила Инга.

— Пойдем? — спросила она. — Только дай еще раз диплом посмотреть, я же его не разглядела как следует.

Они отошли к окну, постояли минуту-две, пока Инга разглядывала диплом, потом спустились в раздевалку.

— Папу зовут Мечислав Себастьянович, а маму — Нина Васильевна, — проговорила она на улице, — запомнил? Мечислав Себастьянович и Нина Васильевна.

Родители Инги потребовали, чтобы она наконец познакомила их с молодым человеком, из-за которого по два часа в квартире занят телефон, и послушная дочь сегодня исполняла родительский наказ.

* * *

Они с Ингой познакомились в новогоднюю ночь у Яниса. Нельзя сказать, что они и раньше не были знакомы — Инга училась в параллельной группе, и, конечно, они время от времени виделись в коридорах, а то и на общих лекциях. Незадолго перед Новым годом оказалось, что родители Яниса уезжают к родственникам и освобождают квартиру. Сразу кто-то сказал, что не воспользоваться пустой квартирой в новогоднюю ночь аморально, и быстро, сбилась компания из знакомых и полузнакомых, в основном однокурсников.

Рядом за столом они оказались случайно, вероятно потому, что у обоих не было пары.

— Можно я буду за вами ухаживать? — сказала Инга, заметно преодолевая смущение. И положила ему салат.

— А я за вами, — обрадовано ответил Юрий и протянул ей хлеб.

Компания была шумной, развеселой, и Инга выделялась своей незаметностью.

— У нас вчера котята родились, — тихо сказала она Юрию, — четверо.

Зато потом, когда он о чем-то заспорил, она следила за каждым его жестом и словом, и этот ее внимательный взгляд придал его словам особенную убедительность. По крайней мере, так ему казалось.

Сначала болтали о факультетских делах, потом перешли на науку. Но, как водится, мужчины в конце концов остановились на политике. Кто-то недобрым словом помянул латышских стрелков.

Юра немного захмелел и ввязался в спор. Дело в том, что его дед по матери как раз был латышским стрелком.

— Если бы не они, то еще неизвестно, как бы повернулась история. Смольный охранял кто? Латышские стрелки. Мятеж шестого июля в Москве подавил кто? Опять же латышские стрелки.

— Это не наша история, это история русских, — вставил кто-то по-латышски.

— Тоже мне нация! — кипятился Юра. — Кабы не русские, здесь бы была Германия, и все были бы немцами, и говорили бы по-немецки. Только под русскими вы и сохранились!

— Юрка, а ты латыш или русский?

— Я — новая общность советских людей. Мать наполовину полька. Может, она была когда-то латышкой, но на моей памяти по-латышски не говорила. А моя бабка по отцу — донская казачка, дед — латгалец, а это почти русский. Мне и фамилия русская как раз от него досталась.

Когда он замолчал, Инга шепнула:

— Здорово вы все сказали, я думаю точно так же. Юрий давно забыл подробности разговора, но взгляд ее помнил.

Потом танцевали, потом опять пили.

С Ингой многие хотели потанцевать, но она танцевала только с ним, и это было впервые в его жизни. Не успел он об этом подумать, как она сказала:

— А я первый раз в жизни не ночую дома. Меня родители отпустили под честное слово, что я каждый час буду им звонить.

— Я тоже, — сказал он, — но мне можно не звонить. Она и в самом деле каждый час звонила домой.

Юра вышел на балкон проветриться. Янис курил, прислонясь к перилам:

— Смотри, как интересно получается: твой дед был латышским стрелком, мой — латышским кулаком. Оба погибли в лагере, а мы сейчас с тобой вместе. — Помолчав, он добавил: — Пожалуй, ты прав. Не окажись Латвия в составе России, мы бы все говорили только по-немецки. Только я бы предпочел, чтобы эта часть Германии осталась западной.