Оборотень - [7]

Так прошла ночь и еще один день, к концу которого он уже хотел позвонить Флику и отказаться от задания. Но Флик вдруг позвонил сам. Позвонил и категорическим тоном просил срочно приехать в редакцию. В надежде, что в политическом климате опять что-то изменилось и писать репортаж не нужно, Бейкер погнал «фольксваген» по вечернему городку.

Когда Гюнтер вошел в кабинет шефа, к нему подскочили двое уже знакомых типов из «военной разведки». С милыми улыбками была изложена просьба снять отпечатки его пальцев. Бейкер, возмутившись, отказался от унизительной процедуры, но тут вышел из-за стола шеф, заюлил вокруг Бейкера, обнял его и, по-лисьи заглядывая в глаза, заговорил:

— Будь благоразумен, Гюнтер! Мы должны помочь поймать русского шпиона! Надо быть патриотом, Бейкер! Тут рука Москвы — это ясно…

— Зачем же делать отпечатки с моих пальцев, если известно, что здесь рука Москвы? — резонно спросил Бейкер.

Флик побагровел, потом разразился тирадой:

— Твои отпечатки нужны, чтобы отвести от тебя подозрение. Они заботятся о твоем престиже и престиже нашей газеты. Ты понимаешь? Мне уже звонил наш депутат из ландтага. Он недоволен! И вообще, Бейкер, не надо быть капризной фрау, которой безразлична судьба родины, лишь бы пошуметь и обратить на себя внимание. Мы, немцы…

И Флик выплеснул весь арсенал патриотической демагогии.

Подавленный этим, Бейкер уже плохо соображал, что происходило дальше. Он машинально сел к столу, машинально дал намазать кончики своих пальцев мастикой. Но во время отвратительной процедуры испытал в душе такое чувство стыда и унижения, будто его раздели и выставили голым на всеобщее обозрение.

Вернувшись домой, он в отчаянии подбежал к бару и, налив большую дозу шнапса, залпом выпил его. Рухнув на диван и впав в состояние прострации, он никак не мог заснуть. Все усилия забыться только вызывали в нем чувство досады и тупой злобы. Не в силах больше бороться с собой, он бросился к столу, достал дневник, к которому не прикасался много лет, и… выплеснул эту змеиную злобу на бумагу.

* * *

— Вольфганг! Спаси меня!

— Гюнтер, на тебе лица нет! Что с тобой!

— Вольфганг, я — дерьмо. Перед тобой — дерьмо, которое не заслуживает…

— Успокойся, Гюнтер! Не надо так кричать на улице… Ты забыл, где мы находимся.

Они находились у подъезда полицейпрезидиума. Вольфганг только что вышел из машины. А Гюнтер ждал его здесь больше часа. Видя, что друг вне себя, Дорнье взял его под руку и повел к себе.

Однако главное волнение этого дня было впереди. В дверях навстречу им вырос дежурный и тревожно сообщил:

— Господин комиссар полиции, я должен предупредить, что к нам…

— Короче, Курт! — перебил Дорнье.

— У нас — комиссия из Центра.

— Так, — Вольфганг нахмурился. — Значит, уже приехали. Сколько их?

— Пока один. Генерал-инспектор! — значительно подчеркнул Курт.

— Да, — глубокомысленно изрек Дорнье и, повернувшись к Гюнтеру, сказал: — Ну что ж, пойдем вместе встречать высокого гостя!

Генерал был в кабинете Дорнье, о чем успела шепнуть секретарша. Дорнье и Бейкер вошли и подобострастно застыли: мундир высокого чина всегда сковывает почему-то стоящих перед ним. Дорнье, вытянувшись, стал докладывать генералу. Но тот повелительным жестом прервал доклад и указал на кресла:

— Сядьте!

Оба сели.

Генерал пронизывающим немигающим взглядом уставился на Бейкера, отчего Гюнтер ощутил внутри неприятный, зудящий холодок.

— Вы что здесь делаете, в полиции?

— Я журналист… э… Гюнтер Бейкер. Если нежелательно… я могу уйти…

И смущенный газетчик встал, намереваясь уйти.

— Останьтесь! Вы мне будете нужны, Гюнтер Бейкер, — остановил генерал и сразу перенес свой холодный колючий взгляд на Дорнье:

— Пока я был в вашем кабинете, здесь часто звонил телефон. Где вы находились все это время?!

Голос генерала звенел высоким тенором, был напыщенным и никак не вязался с его массивной внешностью. Этот парадокс производил странное впечатление, как маленький рост великого Наполеона.

— Я руководил операцией, господин генерал…

— Ло́вите шпиона-коммуниста! — с иронией резюмировал генерал.

— Да, — подтвердил Дорнье.

— И никак не можете его изловить, — с издевательством пропел генерал, неестественно дернувшись.

— Все силы нашей полиции брошены на это, — защитился Дорнье.

— Не умеете работать! — рассерженно стукнул по столу генерал и, опереточно покрутив рукой, строго спросил: — На каком основании вы отдали приказ об аресте нескольких активистов антивоенного движения из палаточной деревни?

— На основании пожара на базе. Есть подозрения, что поджог…

— Прекратите болтать ерунду! — петушино срываясь на верхах, резко перебил Дорнье генерал. — Это не так! Понимаете, какой будет скандал в ландтаге и даже в бундестаге?! Партия «зеленых» — это теперь сила! Вот журналист знает. Я думаю, он напишет обо всем этом!

— Мне позвонили от вас, из Бонна… — начал объяснять Дорнье, но генерал, не дав ему договорить, опять запетушился:

— Прекратите болтать! Я вас снимаю с должности! Сюда назначен новый комиссар полиции. Приготовьтесь сдать завтра дела!

И, сверкнув гневно глазами на Дорнье и Бейкера, он зашагал, пританцовывая, к выходу.

Вольфганг был в состоянии крайнего стресса. Можно было понять его состояние. Сколько лет карьеры — от рядового полицейского до комиссара полиции, полжизни отдано трудному делу, впереди — надежда уйти в отставку, на отдых с почестями, — и вдруг все рухнуло, полетело к чертям в один миг! Нелепо! Странно! Все прахом — и награды, и благодарности за безупречную службу!..