Оборотень - [11]

— Простите, что заставила Вас ждать! — осторожно ступая, тихо произнесла она и, зябко поёжившись, запахнула полы своей шубы. Платка на ней не было, и её светлые волосы заискрились в лучах ночного светила.

"Она великолепна, — подумал граф, делая шаг навстречу и беря её за руки-, и этот свет… он делает её такой, такой…"- он не нашелся, что сказать и лишь молча уставился в её широко распахнутые глаза. Вдруг она как бы ненароком приблизилась к нему, и он почувствовал на лице её теплое прерывистое дыхание. Вольдемар Кириллович отпустил её руки и, обхватив девушку за талию, притянул к себе. Их губы встретились и слились в страстном, долгом поцелуе. Тёплая волна прокатилась по всему телу, заполняя всё его существо. Уже не соображая что он делает, граф просунул правую руку под шубу и с остервенением принялся расстёгивать застёжки на её платье. Её дыхание сделалось ещё более прерывистым, её тело обмякло в его руках, готовое в любой момент по воле ласкающего упасть на холодный снег и забыться. Губы Вольдемара Кирилловича скользнули вниз, к обнажившийся белой шейке. Он уже почти поцеловал её, когда его щека коснулась огрубевшего на морозе меха. Он вздрогнул и отстранился. Вместо девичьего лица на него смотрела безобразная облезлая маска. Слюнявые губы, скрывавшие за собой огромные гнилые зубы тянулись к нему в сладострастном желании. На месте глаз виднелись бездонные провалы, черневшие своей пустотой. Едва не крича, Вольдемар Кириллович попробовал вырваться из душивших его объятий…

— Что с Вами? Вам дурно? — сквозь туман липкого страха расслышал Вольдемар Кириллович хорошо знакомый голос. Он хотел выкрикнуть:

— " Уйди, нечисть!", — но туман, окутавший его сознание, неожиданно рассеялся, и он увидел Машу, растерянно глядевшую на пятящегося графа.

— Вы бледны… — поникшим голосом произнесла она и стала поспешно застегивать полурасстёгнутое платье. Пока она приводила себя в порядок, Вольдемар Кириллович пытался собраться с мыслями. Наконец он прогнал оцепенение и заплетающимся языком промолвил: — Наверное, воздух… — неопределённо развёдя руками, качнулся вперёд и, едва не упав, зашагал к звеневшему музыкой барскому дому. Маша проводила его взглядом, да так и осталась стоять, глотая катившиеся по щекам слёзы.

Солнце начало припекать, когда нестройная толпа мужиков, распалившаяся от быстрой ходьбы, повалила к барской усадьбе. По дороге к ней со всех концов деревни спешили бабы, на ходу выдиравшие из плетней колья, хватавшие попадающиеся под руку вилы, лопаты и прочую утварь, которой можно было бы бить или колоть. Растревоженная деревня гудела как улей. Подбадривая себя криками, мужики всё больше и больше распалялись. Некоторые, уже забыв истинную причину бунта, были готовы идти на штурм барской усадьбы. Другие же, наоборот, понимая, что их поход может вылиться в кровавую бойню, постепенно отходили назад, стараясь незаметно затеряться среди придорожных кустарников. Когда среди идущих появились бадьи с медовухой, Федор, шедший впереди всех и уже изрядно запыхавшийся, понял, что нужно срочно остановить наиболее ретивых. Когда до барского забора осталось не более десяти шагов, он встал, поднял вверх руку и, повернувшись к шумящему народу, громко крикнул: — Люди!

И то ли голос его был столь силен и наполнен мощью, то ли в нем звучала бездонная тоска, но все как по мановению волшебной палочки замолчали и, повернувшись к Фёдору, замерли в ожидании его слова.

— Люди! — воскликнул он еще раз. — Мы пришли суда не для того, что- бы вершить расправу! Мы пришли для того, чтобы решить дело миром. Так встанем же на колени и попросим барина нашего честью открыть двери склепа!

— А если он не согласится? — выкрикнул чей- то визгливый женский голос. И толпа снова заволновалась.

Фёдор поднял руку, призывая к тишине и, как- то обречённо, но спокойно произнёс: — Тогда мы пойдём и откроем его сами.

Разбуженный криками, доносившимися со стороны деревни, молодой барин никак не мог понять, что происходит. Он только сильнее сжался под одеялом и лежал, тупо уставившись в потолок. Затем его взгляд медленно перешёл на люстру с сотней полусгоревших свечек. Он попытался разглядеть замысловатый завиток у её основания, и этот момент в спальню без стука вбежал дворецкий.

— Ваше сиятельство! — воскликнул он, падая в ноги. — Мужики взбунтовались! Боюсь, что на штурм пойдут. Я осмелился раздать дворне ружья.

Он замолчал и по- собачьи преданно посмотрел на молодого графа.

Мёртвенно побледнев, Святослав Людвигович сел в постели и, тяжело ворочая языком, выдавил: — С чего это они?

Дворецкий, сам вид которого показывал величайшую растерянность, развёл руками и тихо промямлил: — Ваше сиятельство, разве же у них поймёшь? Мужики- быдло, им всегда чего- нибудь да не хватает. И он, потупив взор, заелозил под пристальным взглядом барина.

— Врёшь, Пронька! Ты знаешь, чего они хотят…Говори сейчас же! — граф, соскочив на пол, сердито топнул ногой и, протянув руку, взял за вихор сжавшегося под его взглядом дворецкого.

— Не смею сказать, Ваше сиятельство… — тихо произнёс тот и сжался ещё сильнее.