Обол для Лилит - [3]

Я сидел, крутя в пальцах рюмку, пахнущую сливовыми садами из окрестностей Лонцка, и слушал смертельно нудную и банальную историю, точно такую же, каких полно в телевизоре, во всех иллюстрированных журналах и песнях на радио. Познакомились они в университете, она была чудесным, небесным существом, он же — диким нелюдимом, без счастья на женщин, он любил ее безумно, она его так… средненько, но, во всяком случае, в какой-то момент одарила его своими прелестями, так что у него в жизни имелась цель — сделать так, чтобы она его полюбила и была с ним счастлива, что ему через какое-то время, вроде как, и удалось, ну и так далее.

Видел я эту его избранницу. Раз в несколько лет моей матери удается, с помощью шантажа и интриг, которых не постыдился бы и Макиавелли, вынудить меня принять участие в сборном мероприятии всей этой банды ханжей, которую я называю семьей. При такой вот оказии я видел супругу моего несчастного племянника. И даже не уродливая, если кто любит филигранных блондиночек. Для меня она была похожа на какую-то певичку. Прямые волосы цвета соломы, тонкие черные брови, практически невидимые очки без оправы. И все было в порядке, пока она не открывала рот. Всегда ей нужно было иметь совершенно иное мнение, провозглашаемое тем несносным, полным превосходства тоном, который в рекламах вкладывают в уста Ответственным, Современным, Амбициозным Женщинам, Ведущим Активный Способ Жизни. Один черт, то ли ты сделал замечание относительно борща, погоды или омлета, ты сразу же слышал votum separatum, провозглашаемое госпожой Я Того Стою.

Но, все же, если ему верить, он ее любил, и для него не было наибольшего исполнения, чем удовлетворить ее. И, как это часто бывает, в конце концов ничего из этого не вышло. Ему не очень-то удалось об этом рассказать, потому что, скорее всего, он мало что понимал из того, что с ним стряслось.

Все это он рассказывал мне где-то с час и, похоже, остановиться не мог. История бесконечно предсказуемая, без какого-либо поворота действия, развивающаяся словно греческая трагедия. Так она скакала у него на шее сколько-то там лет, раз хотела того, другой раз — вон того, но никогда не была довольной. Похоже, у нее имелся именно такой патент на жизнь. Она собиралась быть кроликом, за которым он гнался бы до самой старости, а у нее за пазухой всегда бы имелось: «ты испортил мне жизнь» и «и что я в тебе увидала».

Поочередные этапы я мог бы досказывать и сам. Она требовала от него бабок; когда же он научился их зарабатывать, начала требовать детей. Когда те у нее уже появились, внезапно ей ей захотелось «выйти из этого дома, развеяться и узнать людей». И так по кругу. Хотела развиваться профессионально, и сразу же потом: «не могла выносить давления». Понятное дело, спать с ним перестала, была слишком уставшей и совершенно утратила интерес к «таким вещам», но, похоже, не до конца, поскольку было похоже на то, что начала спать с другими.

Павел сносил это долго, пока не сориентировался, что забрался в такие регионы, которые никогда в жизни посещать не желал, и никак не мог понять, откуда, черт подери, он тут взялся. Так оно уже и бывает. Существуют ссоры, которые остаются навсегда, и ситуации, которые все меняют, как выбор не того съезда на автостраде. Пришел день, когда мой племянник осознал, что вся его жизнь до самого этого момента пошла псу под хвост, и что следует это из системы, в соответствии с которой его союз функционирует, так что лучше не будет. Он взбунтовался и решил спасать то, что у него еще осталось. Деньги у него были, так что он снял квартиру, забрал какие-то личные вещи и начал жизнь изгнанника, спя на матрасе из Икеи, среди не распакованных ящиков с книгами и глядя сквозь чужое окно в маленькой комнате на чужую улицу. Он как-то не мог толком понять, как, собственно, до всего этого дошло, но факт оставался фактом. Зато чувствовал себя свободным. Был чудовищем, но он был свободен. Впервые за очень долгое время.

Я продолжал терпеливо слушать, но эта история никак не объясняла ни вокзала, ни его дрожащего, ломающегося голоса, белого как бумага лица, ни крови на одежде. Бывают союзы совершенно неудачные, а бывают такие, которые со временем таковыми становятся. Когда я слышал эту историю, в несколько иной версии, от моей матери, то безразлично сказал: «ну что же, по-видимому, Господь сотворил их повернутыми друг к другу спинами». После этого я услышал гневную проповедь о семейных ценностях, поскольку моя мать правоверная католичка, и ничто ее так не раздражает, как некая традиция, в силу которой праотец Адам был женат, по крайней мере, дважды. Его первая жена, по имени Лилит, в момент творения была приросшей к нему спиной, впоследствии они так никогда друг друга не поняли, в конце концов, она его бросила.

Что же касается моего племянника, то я был уверен, что он, наконец-то, доберется до места, в котором забил свою бывшую кочергой.

Походило на то, что мы уже к тому близимся, так что я налил ему еще коньяка. Я вообще-о мало чего мог для него сделать.

Можно было бы судить, что если уж люди доводят собственную жизнь до развалины, то на дорожку, по крайней мере, обязаны сохранить хоть какое-то доброе воспоминание. Подать друг другу руки и расстаться в согласии. Где там. Мой племянник, понятное дело, нафиг был нужен, он делал несчастной только свою жену, но как только это делать перестал, тут же сделался объектом самой заядлой ненависти, какую только можно себе представить. Павел не мог понять, как люди, которые когда-то любили друг друга, могут так относиться к себе.