Обол для Лилит - [11]

Я кивнул.

— И дорого?

— Бедняк не попался, — буркнул я. — Ты, возможно, и миллионер, а я должен с чего-то жить. А кроме того — таковы принципы.

— Ты сам их выдумал, — парировал тот. — Обол был мелкой монеткой.

— Я уже переправлял и за пять злотых. Ты чего-то хочешь, Альдерон?

— Что-то происходит. Ты заметил?

Я согласно кивнул, затем достал из кармана гильзу и бросил ему. Тот подставил ладонь в толстой перчатке.

— Видел когда-нибудь нечто подобное?

Тот поддел пальцем свинцовую пломбу и понюхал. Скривился и вновь заткнул гильзу, поперхнулся, и начал обмахивать второй рукой лицо.

— Отвратительно, — сообщил. — Видел. Сегодня уже трех. Они здесь новые. Только, как мне кажется, это мыслеформа.

— Такая огромная? Глупости! Это демон.

— Вот именно. Ведет себя как демон, и выглядит точно так же. Но порождена человеко. Не атакует, а только лишь прочесывает город, словно бы они чего-то искали.

— В прошлую пятницу ты был здесь?

Он молча кивнул.

— Умерла девушка. Ее убили. Причем, самым гадким образом. Ты ее не переправлял? Или, возможно, видел самостоятельный переход? В центре города, неподалеку от площади Свободы.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, ничего не видел. Во всяком случае, не переход. Зато видел толпу демонов и мыслеформ. Действовали они будто стадо. Никогда не видел ничего подобного. Там были и эти твои… богомолы. И множество птицеголовых. Если эта твоя девушка была там, то могла с ними столкнуться.

— Оглядись-ка здесь. Брюнетка, худенькая, молодая. Она будет перепугана. Если встретишь, дай мне знать.

— Это кто-то важный?

— Девушка моего родственника. И, возможно, причина всего этого балагана.

Он сморщил лоб, но я ничего больше не сказал.

— Держись, Альдерон.

Я ударил по стартеру. Бедный парень. Со дня на день его отключат, а тогда я сам его переправлю. Даром.

И к чертовой матери принципы.

Пепел, слоями заполняющий улицы, вздымался за колесами высоким, спутанным саваном. Только этого все здесь и стоило. Пепел и пыль.

Я выспался и самого утра поехал в «Гриф». Пан Корбач принял меня неохотно, пока не услышал пароль «лажа». Он предложил сделать денежный перевод. Я ему пояснил, что, учитывая ситуацию Колбасы, это, скорее всего, невозможно. И что я спешу. После того я получил чашку кофе, а через полчаса — наличку. У Корбача тряслись руки.

Оказалось, что «лажа» стоила почти шестьдесят тысяч, в пачках, скрепленных банковскими бандеролями. В конверт они не поместились, высыпались на стол. В конце концов, Корбач упаковал их в сумку для документов и завернул в параллелепипед величиной с кирпич.

После чего быстро провел меня к двери, прося, чтобы я обязательно передал привет Колбасе.

Я заверил его, что сделаю это при ближайшей же возможности.

Затем возвратился домой и спустился в подвал.

Там у меня имеется секретное помещение, замаскированное фальшивой стенкой и охраняемое противопожарной дверью. В средине подвальные полки из Икеи для самостоятельного монтажа, а на них картонные коробочки, в которых я храню оболы. Все они рассортированы по номиналу, драгоценности лежат в выстеленных плюшем ящичках, но имеются и банки с царскими пятирублевиками — «свинками», ожерелья нанизанных обручальных колец, а еще обувные коробки, куда попадают томпак[2], фальшивые деньги и предметы, никакой ценностью не обладающие. Попадаются и такие. Еще там же стоит бельевая корзина, куда я сбрасываю поврежденные банкноты: окровавленные, чем-то залитые или обожженные.

Нет, я не скопидом.

Просто я понятия не имею об отмывании денег. Не могу же отправиться в банк и внести все это хозяйство на счет. Вот оно и лежит на полках.

Когда я возвращался наверх, то услышал протяжный стон, чуть ли не крик. Мой племянник проснулся и, скорее всего, несколько секунд лежал в блаженном беспамятстве, которое дарит утро, но потом в одном мозжащем ударе весь кошмар к нему вернулся.

Я пошел приветствовать его стаканом воды и несколькими таблетками. Новый день, новая пилюля.

Потом он сидел в салоне на кресле, скованный химией, и качался, глядя в пространство, словно при госпитализме[3], точно так же, как и тогда, на вокзале. Перед ним стоял одинокий и печальный завтрак.

Я расхаживал по террасе и глядел на то, как цветут сливы. За столом, с кофе и газетой, высидеть не мог. Я размышлял.

Затем удостоверился в том, что лекарства начали действовать, и пошел переговорить с племянником.

— Расскажи мне о своей бывшей жене, — потребовал я.

Тот не понял, что я имею в виду.

— Ну, у вас все не складывалось? С самого начала?

Тот рассказывал неохотно, походило на то, что он и сам не знал. Когда-то ему казалось, будто бы все было в порядке, но потом вышло, что моменты, которые считал чуть ли не совершенными, для нее абсолютно не имели какой-либо ценности, либо же совершенно жалкими. Это мне ничего не дало. Парень сам уже ничего не знал. Новое лицо его бывшей супруги, разъяренная яростью и ненавистью, заслонила для него и убила все прошлое. Он уже не помнил ничего хорошего.

Бывшая позвонила ему где-то после полудня. Он ходил по салону с мобилкой у уха и отвечал: «да», «нет», «не знаю», а в ответ из динамика доходило ритмичное жужжание, как будто женщина тарахтела словно заведенная. Ритм голоса предполагал перечень решительных и, скорее всего, агрессивных требований. Не знаю, что она говорила, впрочем, мне это было до лампочки, я только поглядывал из-за газеты.