Обнулись! - [38]

Говорить мешали поврежденные ребра, мысли в голове предательски отказывались формироваться в слова. Лишь спустя полтора суток забытья он смог собраться с силами и повысить характеристики Силы и Выносливости. После этого нырнул в сон опять, давая организму перестроиться, согласно новому раскладу.

Все это время Саня заботливо ухаживала за ним, но говорила лишь самый минимум, отмахиваясь: “Потом, Ромка, все потом!”

Наконец, он окреп достаточно, чтобы постоянно пребывать в сознании и соображать. Он встал с постели и, держась за стенку, вышел из выделенной ему спальни. Из другой комнаты доносился звук работающего телевизора. Пластинин прошел ближе и, стараясь не шуметь, заглянул в дверной проем.

Саня сидела за ноутбуком, вполоборота к двери.

- Выпрямился, Пластинкин. Я и не сомневалась, кто ж тебя согнуть-то сможет, - произнесла она не отрываясь от монитора, затем медленно встала из-за стола, повернулась и улыбнулась Роману так, что у того зажгло в груди.

Даже внешне она изменилась: из натуральной блондинки превратилась в брюнетку, уже не казалась такой хрупкой, как раньше, длинные теперь волосы собраны в хвост, вместо привычных локонов, спадающих на плечи. Прибавились очки без оправы, делающие Саню строже и серьезнее.

- Расскажи, как ты жил? - спросила Саня.

Роман в одно мгновение вспомнил последние годы жизни и роль Алмазовой в его судьбе - в груди сразу остыло.

- Нормально, - он пожал плечами.

- Трудно было?

- Не труднее, чем другим.

- Как ты, вообще? - она переформулировала вопрос.

- Нормально, - повторил Пластинин

- Ты в своем репертуаре: все такой же немногословный, - ухмыльнулась Саня.

- Выпить есть?

- Тебе нельзя, ты на таблетках.

- На каких еще таблетках?

- Волшебных... Тебе, конечно, повезло, что ребра не сломаны, но организму нужна помощь в восстановлении. Ты же не собираешься у меня месяц валяться?

- ...нет, конечно, - помедлив ответил Роман. Потом прочистил слегка осипшее то ли от волнения, то ли от долгого сна горло и сказал: - Ты начисляй, давай.

Саня как-то по-детски поджала губки, энергично развернулась и пошла на кухню.

Вернулась обратно с початой бутылкой шестидесятиградусного виски “Гленфарклас 105”.

- Кружки в серванте возьми, - бросила Алмазова.

Роман только тогда осмотрелся в комнате - она не сильно отличалась от его, в Волхове. Такой же советский ремонт с советской же мебелью. Только техника была заменена. Плазма, ноутбук, кондиционер - неужели в Твери бывает такая жара или его используют для обогрева? Он задался вопросом, почему Саня живет здесь? Уехала после смерти Гоши? Но квартира не ее, сразу видно, чужая, плохо обжитая. Или она специально сняла такую, чтобы не приглашать его домой?

Пластинин вытащил две чашки из коричневого, под глянец, серванта, покрытого сверху кружевной салфеткой. Поставил на стол, присел.

Саня разлила виски, решительно, по-мужски.

- За Гошу, - вставая сказал Пластинин.

Саня помедлила, затем поднялась, посмотрела Роману в глаза и выпила виски залпом, не чокаясь. Роман сделал то же самое. Напиток обжег язык, небо, гортань, но уже через несколько секунд во рту разорвалась граната с нежнейшим послевкусием.

Помолчали.

- Знаешь, кто его? - спросил Пластинин.

Алмазова смотрела ему прямо в глаза и молчала.

- Сань...

- Пласт, давай оставим эту тему.

- Саня, он ведь не только тебе... - Роман выругался про себя за такую невнимательность - он только сейчас заметил обручальное кольцо на пальце у Алмазовой. - Так вы?..

Женщина поймала его взгляд, кивнула и вновь опустила глаза.

Роман резко, слишком резко, схватил бутылку и налил себе полную чашку - плевать, что этот виски пить залпом - преступление. Выпил.

- Не знали, как тебе сообщить...

- Вы хороший способ выбрали...

Роман разлил еще виски, теперь поменьше. На душе уже стало теплее и мягче.

- Гошан, собака, даже с того света стебется надо мной, - усмехнулся Пластинин и, спохватившись, посмотрел на Саню.

Та за секунду налилась краской от гнева, глаза вспыхнули, ногти впились в стол.

- Пласт, твою мать! Ты хоть понял, что сказал?!

- Извини, Сань, - сглотнул он.

- Дебил.

Роман задумался о превратностях судьбы. Могли ли они тогда, в школе, подумать, что спустя столько лет будут сидеть в странной квартире в Твери...  она - вдова, а он... Такие родные и такие чужие друг другу люди... Пережив столько событий.

В тот момент он очень отчетливо чувствовал именно отчужденность от Сани.

Даже злоба ушла, уступив место, нет, не безразличию, а отстраненности. Она давно уже не была его, но долгие годы он не мог это принять до конца. А ведь с Гошей Алмазову связывало чуть ли не больше, чем с ним. В конце концов, они были женаты, наверняка венчались. Роман, как ни странно, очень серьезно и мелодраматично относился к браку.

О чем теперь им было говорить? Что обсуждать? За что извиняться?

- Над чем он работал?

- Пласт!

- Алмазова! - Роман сам не ожидал такой грубости от себя, он произнес эту фамилию в тысячный? Стотысячный раз! Но впервые с такой злостью и холодом. - Ответь, - смягчился он, - ...пожалуйста.

Саня принялась чертить линии на белой хлопчатобумажной скатерти стола. Она всегда так делала, когда размышляла или пыталась решиться на что-то, Роман это хорошо помнил.