Обнаженный меч - [60]

Халиф Гарун хлопнул в ладоши и стража показалась из-за дверей. Халиф, задыхаясь, прохрипел:

— Увести, отрубить голову!

Стража увела Гаджи Джафара. Халиф смотрел ему вслед, желая узнать, сломится он, или нет. Гаджи Джафар держался с достоинством и шагал твердо и широко, чтоб не дать повода сопровождающим подтолкнуть его…

Масрур с мечом в руке вышагивал по подстилке: "Куда же они запропастились?! А, может, и вправду недоразумение получилось?!"

Стражи на этот раз с руганью подвели главного визиря с завязанными глазами к плахе. Глаза Масрура налились кровью. Чтобы помучить Гаджи Джафара, глядя исподлобья, он холодным мечом плашмя провел по его шее.

— Гляньте-ка на этого болвана! Издевался над нами, что ли? И куда же подевалась бумага с обещанием халифа? У нас долг на снегу записывают, чтобы с первыми лучами солнца расписка растаяла. Полопочи немного перед смертью, послушаем. Дурачина!

Гаджи Джафар не проронил ни звука.

Когда палач, схватив главного визиря, хотел уложить его длинную шею на плаху, красная тряпица, которой были завязаны глаза жертвы, соскользнув, упала на подстилку… Гаджи Джафар так ужасно застонал, что палач чуть было не выронил свой меч. У края подстилки лежала окровавленная голова Аббасы, ее черные волосы были рассыпаны. На самом краю подстилки валялись две детские головки. Это были сыновья Гаджи Джафара, рожденные Аббасой.

Они были казнены совсем недавно. Гаджи Джафар пошатнулся и рухнул на колени.

Стражи вместе с Масруром приподняли Гаджи Джафара вновь и завязали ему глаза. С большим трудом удалось пригнуть его шею к плахе. Масрур, подняв меч, дико рявкнул:

— Читай, гяур, предсмертную молитву!

— Палач, не забывай, что хуррамиты не признают вашего суесловья… Я покидаю сей мир, а вы остаетесь. Что ж, убивайте. Придет время и вас убьют!

Главный палач нарочно медлил, чтобы растянуть предсмертные муки Гаджи Джафара.

— Подлец! Чего тянешь?! — прикрикнул тот. Масрур взмахнул мечом, и раздался хруст, от которого волосы встают дыбом…

ХIХ СМЕРТЬ В ОБЪЯТЬЯХ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ

Всё живое ночью под таинственно

мерцающими звездами засыпает,

только любовь не смыкает ресниц ни на миг.

После мучительной казни главного визиря Джафара ибн Яхьи халифат испытывал потрясения. Скорбящие хуррамиты и другие противники халифа жаждали отмщения. В такую пору не легко было восседать на троне и управлять государством. В северных областях положение опять осложнилось. Население этих земель, прилегающих к рекам Кура, Аракс и Баргушад, бурлило подобно рекам, Джавидан, Шахраков сын, залечив раны вновь собирал мятежных хуррамитов и храбро бился с халифским военачальником Абдуллой. Обнаглевшие разбойники Лупоглазого Абу Имрана опять жгли деревни в окрестностях Базза. Полевые звери и птицы, вспугнутые звоном мечей и щитов, покидали насиженные места и ютились в разоренных, заваленных снегом деревнях.

Халиф постепенно утрачивал свою власть на востоке государства. В мечетях хатибы молились уже не за его здравие, а за его сына — наследного принца Амина. А в мечетях Хорасана не упоминали не только самого халифа, но и его сына Амина. Здесь шиитские хатибы признавали только халифского сына Мамуна, рожденного персиянкой Мараджиль хатун.

И в сердце халифата — Багдаде было не так уж ладно. Купцы-иудеи, христиане и турки вынужденно покидали базары. Даже известный на весь халифат работорговец Фенхас подумывал куда бы улизнуть. Все еще продолжалась борьба сыщиков халифа с преданными казненному главному визирю Гаджи Джафару стражниками. Не удавалось усмирить шиитов — жителей улицы Карх. Нависла угроза закрытия невольничьего рынка Сугульабд. Часть знати, опасаясь крушения династии аббасидов, всячески способствовала халифским сыщикам. Но и персидская знать Багдада несмотря на крушение Бармакидов не сложила оружия. Вражда обострилась до того, что империя аббасидов оказалась на грани распада. Разгромленные амавиды, вновь воспрянув, угрожали аббасидам. "Поднявший меч на потомков пророка — наш враг!" Аббасидские халифы некогда расправились с потомками Али, теперь амавиды надеялись отомстить халифу Гаруну.

Даже меч главного палача Масрура не мог положить конец усиливающимся распрям между дворцовой знатью. Иные из поэтов и ученых притворялись больными, чтобы не впутываться в интриги. Все меры, предпринимаемые Айзураной хатун, оказывались безрезультатными. Она уже была не в состоянии, как прежде, держать халифат в узде. Персидская знать, все еще сохраняющая свое влияние в Золотом дворце, всячески противилась указам халифа Гаруна. Знаменитая статуя всадника направила свое копье в сторону Золотого дворца. Это было сделано по желанию самого халифа, который хотел сказать, дескать, ведайте, люди, что во дворце свили гнезда и мы, и ваши противники. Если начну резню во дворце, знайте, я прав… Дворец был объят страхом. Мало кто надеялся живым выбраться из этой заварухи. Многие твердили: "От бессердечного Гаруна, запросто погубившего родную сестру Аббасу и двух ее сыновей, можно ожидать всего". В это смутное, тревожное время халиф еще более ожесточился. Теперь даже Айзурана хатун, долгие годы верховодившая в халифате, побаивалась сына. К тому же мать есть мать, после казни Аббасы она заметно охладела к Гаруну. Айзурана хатун опасалась, что однажды Гарун в припадке бешенства, подобно Нерону, поднимет меч и на собственную мать. Никогда не испытывала прежде столько треволнений и мук и ушлая Зубейда хатун, умевшая в нужное ей время вывести халифа из себя. Порою в ней просыпались чувства женщины и матери, и она оплакивала судьбу своей золовки — Аббасы, однако внешне она держалась так, будто она, толкнув Гаруна на кровопролитие, спасла честь царствующего семейства.