Обнаженный меч - [17]

— Да пребудет с халифом милосердие всевышнего. Служить ему везде и всюду наш долг. Но я уже сказал, что все это время раскаивался в своем непослушании. Но как я смею взобраться на плечи своего солнца и сорвать яблоки? Упавшего с плеч халифа не спасет и сам аллах. Если соблаговолите разрешить, то я, позвав садовника, лестницу…

— Субханаллах!

Кто после этого восклицания Гаруна ар-Рашида осмелится произнести хоть слово наперекор ему, тот должен сам пойти на кладбище Газмийя и вырыть себе могилу. Визирь будто в бушующем море очутился. Он, как рыба, бился в водовороте, трепыхался, пытаясь избежать сетей халифа. Гаджи Джафар в безвыходном положении мысленно обратился к великому Ормузду и пророку Ширвину, а затем воровато огляделся. Нехотя сняв башмаки, он, молча призвав на помощь великого Ормузда, осторожно ступил на плечи присевшего халифа… Халиф медленно выпрямился. Ветка, с которой свисали яблоки, была высока. Главный визирь никак не мог дотянуться до нее. Халиф приподнял плечи. Едва главный визирь прикоснулся к яблокам, как халиф выскользнул из-под его ног. Гаджи Джафар схватился за ветку, повис. Раскачиваясь, он тихонько призывал на помощь:

— Ваше величество, лестницу!.. Лестницу!.. Помогите!

Халиф Гарун, довольный своей проделкой, хлопнув в ладоши, рассмеялся: "Теперь ты стал обезьяной". Яблоки скатились к ногам халифа. Для халифа, получающего удовольствие от собачьих и петушиных боев, таким же развлечением было любоваться, как висит главный визирь. Гарун нередко насмехался над главным визирем и теперь подпрыгивал, как шкодливый мальчишка:

— Ну, брат мой, что там нового на небе?

Главный визирь Джафар, не теряя присутствия духа, раскачиваясь, шутливо ответил:

— Повелитель правоверных, кто ближе к солнцу, тот ближе и к аллаху. Аллах…

Гаджи Джафар не договорил — сорвался и шлепнулся оземь. Халиф, подняв островерхий тайласан, отряхнул его и, смеясь, надел на голову визиря. Главный визирь проворно поднялся. Малость помялся, но не хотелось уронить себя в глазах врага. Надев башмаки, он тотчас же поднял яблоки, сполоснул в бассейне, и одно подал халифу, а другое надкусил сам. Халиф сначала понюхал яблоко: "Ого!.."

— Действительно, брат мой! — воскликнул халиф, починая яблоко, — это очень смешно получилось. Видишь, какое вкусное яблоко? Видишь, какое ароматное? Прикажу Абу Нуввасу в стихах описать сей твой подвиг. Сорвавшись с такой высоты, ты должен был разбиться вдребезги. Но, слава богу, ты цел-невредим.

— Светоч вселенной, у кого совесть чиста, того минует беда, а лжец и на ровной дороге поломает себе ноги. — Главный визирь заглянул в насмешливо-невидящие глаза халифа. — Я бы хотел чтоб ты впредь верил в чистоту моих помыслов.

Халиф Гарун растерялся, не нашел, что ответить. Главный визирь решил еще немного посетовать:

— О повелитель правоверных, у меня и друзей много, и врагов. Если светоч вселенной, изгнав меня из дворца, пошлет на кладбище Газмийя могильщиком, и то найдутся завистники. Ибо, как осмелюсь напомнить вам, врагов у меня много.

Зубейда хатун с тревогой и гневом следила за поведением халифа и главного визиря: "Как можно так долго скрывать свою тайну[51]?! Позор на весь белый свет! Этот аистошеий главный визирь и на голову халифа взгромоздится!"

Не понявшая ничего из действий и смеха халифа, Зубейда хатун очень рассердилась. "Вай!" — вырвалось у нее. Услышав ее вскрик, Айзурана хатун примчалась на помощь невестке и спросила:

— Что случилось, ханум?

— Вот… Вот твой сын! Выгляни-ка в сад!

Айзурана хатун в недоумении подошла к окну, резко раздвинула шелковые занавеси. Зубейда хатун, встав рядом, прерывающимся от возмущения голосом сказала:

— Полюбуйся, что вытворяет этот красный дьявол над твоим сыном, имя которого обошло весь мир! Клянусь, династия Аббасидов опозорилась на весь халифат. Где же ты, халиф Мансур, да буду я жертвой твоей могиле?! Такого исполина, как Абу Муслим, так убрал, что даже не пикнул. А ныне повелитель такого огромного халифата чуть ли не игрушкой становится в руках Гаджи Джафара… В Мекке у верующих от жажды губы трескаются. Если аллах смилостивится и пошлет воду, останутся жить, не пошлет — все погибнут. И паломники по дороге в Мекку, твердя "воды", "воды", отправляются на тот свет. А вода задерживается по вине этого прохвоста, главного визиря Джафара. Из моего приданого не получаем ни единого динара. Если этот визирь не умрет, то погибнут от жажды жители Мекки. А твой сын, забросив все свои дела прислуживает Гаджи Джафару!

Айзурана хатун успокаивающе погладила по голове невестку, поцеловала ее в лоб:

— Возьми себя в руки, дитя мое разумное. Ты напрасно беспокоишься. Я еще жива. Не допущу, чтобы мекканский водопровод остался незавершенным. Это с твоим именем связано. В один прекрасный день все мы покинем сей бренный мир, твое имя будет жить благодаря этой воде. А что касается сына моего Гаруна… я хорошо знаю его. Он чаще снимает головы хлопковой нитью, чем мечом. Не веришь? Если не скормит мозги Гаджи Джафара месопотамским жукам, значит, я ничего не смыслю.

Если бы свекровь Айзурана хатун не подоспела вовремя, Зубейда хатун в небывалом бешенстве могла бы вдохнуть алмазную пыль и отравиться. Она никак не могла успокоиться.