Обнаженные души - [45]

Его здесь не было. Его больше не было. Она дотронулась до края столика, оставляя след на запыленной поверхности. Пыль. Она лежала плотным туманным слоем. Ее никто не убирал месяцами. Было некому. И незачем.

Соланж съежилась. Этот дом был словно нежилой. Это было место для одиночества. Одиночества, как у Евы. Неужели и в ее жизни было место для такой всепоглощающей пустоты?!

Ей захотелось убежать, зажмуриться, уйти от этого страшного слова, от этой страшной реальности.

Как жесток был Венсан! Или… какой жестокой была правда… Люди, которые имели для нее значение, уходили один за другим.

V

– У меня есть новая важная информация, – сказал наконец Венсан. – Это информация из центра Свободной Франции. И это новое, должно быть, последнее задание для нас, – он помолчал недолго. – Война скоро закончится.

Ева посмотрела на него удивленно и чуть нахмурившись. Соланж показалось, что сердце замерло.

– Я, может, даже смогу назвать дату, когда она закончится.

– О чем ты говоришь, Венсан? – насторожилась Ева.

Он поднялся и прошелся по комнате. Женщины следили за ним, затаив дыхание.

– Союзники планируют высадку десанта во Франции.

Ева все еще чувствовала какое-то тревожное напряжение внутри. А Соланж встрепенулась. На горизонте едва заметным светлым маячком забрезжила надежда.

– Но… – продолжил Венсан. – Если не обеспечить надежную поддержку с земли, усилия союзных армий могут пойти прахом, нужно подготовить плацдарм для высадки… Наша задача – передать сведения другим группам Сопротивления и согласовать действия. Кто-то из нас, выбравшись из Орийака, передаст эти сведения Ловалю и его отряду, чтобы они были готовы.

– В городе установлен особый режим, – в раздумье констатировала Соланж.

– Я знаю. Именно поэтому тот, кто пойдет с заданием, должен привлекать к себе как можно меньше внимания. И он должен понимать, что это серьезный риск.

– Я могу пойти, – наклонив голову и не меняясь в лице, задумчиво произнесла Ева.

Венсан кивнул. На самом деле он изначально предполагал, что это будет именно она.

* * *

После этой встречи Соланж отправилась к Еве, чтобы не оставлять ее одну. Но на самом деле это был лишь предлог. Одиночество было стезей Евы, а Соланж никак не могла к нему привыкнуть.

Соланж пристально наблюдала за Евой. Та была странной. Вся в себе. Не просто отрешенной, а погруженной в какие-то свои мысли. Очевидно, тяжелые.

– О чем ты думаешь? – спросила Соланж, чтобы нарушить монотонное тиканье больших часов.

– Ты как-то сказала, что я лучшая из всех нас, – чуть помедлив, не поднимая глаз, сказала Ева. – Это такая ложь. Я даже хуже, чем Ксавье.

– О мертвых не говорят плохо, – заметила Соланж, ее покоробила последняя фраза.

– Ты права… Он был бы хорошим человеком, если бы жил в хорошем мире. А я все равно была бы стервой.

– Ева…

Та поднялась из-за стола и простояла так с полминуты, поднеся ладонь к горячему лбу.

– Кажется, я никогда никого не любила. И никогда никому не приносила ни капли счастья. Только боль. Я всегда ненавидела грязь нищеты, и эта ненависть передавалась всем тем, кто жил в нищете. А ведь моя семья была именно такой.

Соланж потупилась и смутилась ее исповеди. А Ева мучительно вспоминала все то, что она сотворила, и то, что привело ее туда, где она была теперь.

– Бедная еврейская семья, у которой не сохранилось ничего, кроме памяти о прошлом и глупой надежды, устремленной в смутное будущее. В будущее, которого не было, в которое я никогда не верила. Но они любили меня, несмотря ни на что. А я не умела, да и не хотела отвечать на их любовь.

Ева как-то резко сорвалась, открыла какой-то ящичек и, глубоко-глубоко порывшись, достала оттуда простенький медальон на тоненькой золотой цепочке.

– Это, наверное, самая ценная вещь, которая сохранилась у моих родителей. Связь времен. Моя мать получила этот медальон от своей матери, а я от нее. Он передавался из поколения в поколение, и я должна была передать его своим детям.

Она села, сжимая тоненькую цепочку в руках.

– Я предпочла оборвать эту связь раз и навсегда. Я предпочла забыть, кто я и кто мои родители. Я их бросила. И я бросила своих детей, потому что они мешали мне. Я построила вокруг себя новую жизнь в роскоши, изобилии. Я думала, что у этой жизни прочный фундамент, а он рассыпался в щепки. Весь этот блеск – лишь мираж счастья, ради которого я все потеряла.

* * *

– Я не понимаю, что это за чертовщина! Он играет с нами как кошка с мышкой.

Венсан взволнованно, из угла в угол, мерил комнату шагами. Соланж замерла у стены, наблюдая за ним. А Ева сидела за столом, опустив голову в ладони и словно не слушая его вовсе.

– Что он знает о тебе, Ева?

Венсан даже не обращался к ней, скорее размышлял об этом, но Ева ответила:

– Он знает, что я еврейка.

Венсан остановился, а затем медленно обернулся. Ева подняла голову и невозмутимо посмотрела на него.

– Он видел меня в еврейском квартале, когда убили моего сына. Он держал меня на мушке, а потом отпустил. Тогда я ему много чего наговорила.

– Что?! И ты молчала? Ева, как ты могла скрыть все это от меня?

Она пожала плечами, словно это не имело никакого значения.

– Ева! Ты что, не понимаешь?! Ты шутишь, что ли?!