Обнаженная смерть - [34]

— Сама справлюсь! Я…

Рорк внезапно так сильно ее тряхнул, что она поперхнулась и ничего больше не смогла сказать.

— Да, но какой ценой?! Неужели ты нарушишь еще одну клятву, если облегчишь душу? Расслабься хотя бы на минутку!

— Не знаю…

Ева вдруг поняла, что боится. Ей казалось, что она расстанется со своим значком, с оружием, с самой жизнью, если отпустит на свободу мысли и чувства. «Но ведь это же глупо!» — сказала она себе и медленно произнесла:

— Та девочка все время у меня перед глазами. Стоит мне закрыть их или расслабиться — не то что на минуту, на долю секунды! — как обязательно появляется она.

— Расскажи.

Ева встала, взяла свой бокал и вернулась на диван. Глоток вина смочил пересохшее горло и немного успокоил нервы. Она предостерегала себя, что усталость изматывает и делает уязвимой, но не рассказать уже не могла.

— Вызов поступил, когда я была в полуквартале от того места. Я как раз только что расправилась с очередным делом, а диспетчер обращался к ближайшей машине. Бытовое насилие — это всегда страшная возня, но я оказалась совсем рядом. Я приняла вызов. Меня встретили соседи — они выскочили на улицу и говорили все одновременно…

Она снова переживала ту кошмарную сцену в мельчайших подробностях.

— А потом появилась женщина в ночной рубашке, вся в слезах. На лице следы побоев, на руке рана… Соседка пыталась ее перевязать, но кровотечение было такое сильное, что я велела вызвать «Скорую». Женщина твердила: «Она у него! Он схватил мою малышку!»

Ева сделала еще один глоток.

— Женщина схватила меня за руку, пачкая своей кровью, кричала, рыдала, требовала, чтобы я его остановила, спасла ее ребенка… Наверное, мне следовало вызвать подмогу, но время было дорого. Я побежала вверх по лестнице. С третьего этажа, где он заперся, доносились его вопли. Он был совершенно безумен! Мне показалось, что я слышу детский крик, но, возможно, это была галлюцинация.

Перед дверью я вела себя как полагается. Соседи сказали, как его зовут, и я обращалась по имени к нему и к ребенку. Когда обращаешься по имени, получается более лично, человек может опомниться… Я назвала себя и предупредила, что сейчас войду, но он все бесновался. Я слышала звон и треск, а голоса ребенка больше не слышала… Наверное, уже тогда я все поняла! Уже взламывая дверь, я знала, что он искромсал ее кухонным ножом!

Ева трясущимися руками поднесла к губам бокал.

— Я увидела море крови. Такой маленький ребенок — и столько крови: на полу, на стене, на нем самом… Кровь еще стекала с его ножа. Девочка лежала лицом ко мне: личико маленькое, глаза голубые, огромные. Как у куклы.

Она помолчала, поставила бокал.

— Он был совершенно вне себя, и мое появление его не отрезвило. Он наступал на меня — весь в крови, с окровавленным ножом. Я взглянула ему в глаза и прикончила его.

— А уже на следующий день ты занялась расследованием нового убийства, — спокойно заключил Рорк.

— Тестирование просто отложено. Я пройду его через два-три дня. — Она повела плечами. — Психиатры подумают, что меня терзает сам факт, что я его убила. Я смогу им внушить эту мысль. Но дело не в этом. Я должна была его убить. Меня не это изводит. — Глядя Рорку прямо в глаза, Ева поняла, что сможет сказать ему то, в чем не осмеливалась сознаться даже себе самой. — Мне хотелось его прикончить! Больше того, я испытывала потребность сделать это! Глядя, как он испускает дух, я думала: «Он не сможет больше убивать детей». Я была рада, что именно я положила этому конец.

— И ты считаешь, что это дурно?

— Я знаю, что это недопустимо. Когда полицейский начинает испытывать удовольствие от смерти — любой смерти, даже если речь идет о серийном убийце-маньяке, — значит, он переступил запретную черту.

Рорк наклонился к ней. Их лица почти соприкоснулись.

— Как звали девочку?

— Мэнди. — Она опять задохнулась, но вовремя взяла себя в руки. — Ей было три года.

— Ты бы так же не находила себе места, даже если бы прикончила его до того, как он ее зарезал?

Ева открыла и снова закрыла рот, немного помолчала.

— Наверное, я этого так и не узнаю.

— Правильно. — Он накрыл ладонью ее руку. — Знаешь, я всю жизнь недолюбливал полицию — по разным причинам. Очень странно, что теперь, при столь нестандартных обстоятельствах, я встретил полицейского, к которому испытываю не только уважение, но даже влечение.

Ева подняла глаза, хмурясь, но не выдергивая руку.

— Необычный комплимент…

— Наши отношения тоже не назовешь обычными. А сейчас тебе необходим сон. — Он встал и покосился на еду, к которой она почти не притронулась. — Когда проснется аппетит, ты сможешь все это разогреть.

— Спасибо. Только в следующий раз подожди, пока я вернусь домой, а потом входи. Буду тебе очень благодарна.

— Уже прогресс: ты сама говоришь о следующем разе! — Чуть улыбаясь, он снова взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. — Ну, до следующего раза.

Глядя ему вслед, Ева сама не могла понять, что испытывает: недовольство, испуг, смущение? Она потерла костяшки пальцев о джинсы и поплелась в спальню. Раздевшись, она бросила одежду на пол, залезла в постель, закрыла глаза и приказала себе: «Спи!»