Обнажая правду - [46]

Потянувшись на цыпочках, я достаю с верхней полки шкафа бутылку водки и два стакана. Налив крепкий напиток по ёмкостям, я возвращаюсь к столу, в этот раз сажусь напротив него и двигаю к нему тот стакан, где больше налито.

— Окей, теперь мы, как следует, подготовились. Рассказывай, что случилось после.

Подняв стакан, Рейз крутит его, взбалтывая жидкость. Его плечи расслабляются, и страдание медленно покидает лицо.

— Ну, для начала я спросил своего кузена и лучшего друга, Алексея, а по совместительству ее отца, есть ли у неё парень. В моей семье, если что-то и нельзя, так это влюбляться в дочь конкурента или в чужую женщину. В обоих случаях ты довольно быстро оказываешься мёртв.

— Значит, парня у неё не было, а происхождение было подходящим?

— Да, определённо парня у неё не было, — с тихим смешком отвечает он. — Ее отец самый страшный человек в Bratve. Мы зовём его Palach, исполнитель приговоров. Ни один мужчина в здравом уме не приближался к ней ближе, чем на двадцать метров из страха, что сначала придётся иметь дело с ним.

Он замолкает, отхлёбывает большой глоток водки, я делаю то же самое.

— Но ты его не боялся?

— Дьявол, конечно боялся. Откуда, как ты думаешь, у меня на лице появилось это уродство? — усмехается он, указывая на шрам, по форме напоминающий молнию.

Сделав над собой усилие и моргнув, я делаю еще один глоток, на этот раз поменьше, и жду его объяснений.

— Я был глупым, заносчивым юнцом, который сначала думал членом, потом сердцем, а уж затем мозгами. Тем же вечером я уединился с ней в какой-то пустой комнате, поцеловал и сказал, что теперь она моя навеки, — продолжает он, мыслями блуждая где-то далеко, будто вспоминая малейшие детали тех событий. — Она посмеялась надо мной, но на следующей неделе, когда я забрался к ней в комнату и должным образом заклеймил, она тоже осознала, что навсегда будет моей. Мы тайно встречались почти целый год, прежде чем ее отец застукал нас вместе. И, конечно же, это случилось, когда я в ее спальне со спущенными штанами вбивался в неё своим членом, припечатывая к стене. Абсолютно безоружный.

— О, боже! — рука сама собой закрывает открывшийся от удивления рот. — И что ты? А что она?

Прежде чем закончить рассказ, Рейз залпом выпивает то, что оставалось в стакане, и встаёт, чтобы снова его наполнить.

— Вопрос неверный. Тебе следовало бы спросить: «И что ОН?», потому что ни я, ни она не могли так уж много чего сделать. Ты думаешь, что у тебя был чокнутый свёкор, — качая головой, он садится обратно, — да ты понятия не имеешь, что это такое на самом деле.

— Ладно, — соглашаюсь я. — И что он?

— Он схватил меня за волосы и оттащил от неё с такой силой, что чуть не снял с головы скальп. А потом самым спокойным тоном, который ты только можешь вообразить, спросил Дарью, любит ли она меня и хочет ли за меня замуж. Она ответила «да», но не успела она закончить это слово, как ее отец поднёс лезвие к моему виску и опустил его под кожу, проведя вниз на дюйм или около того. После, он снова спросил, любит ли она меня и хочет ли выйти за меня замуж. И она опять ответила «да», наблюдая, как кровь струйкой течёт у меня по щеке. Так он провёл лезвием еще чуть-чуть и спросил третий раз. И четвёртый, и пятый.

Не уверена, осознаёт ли Рейз, что продолжая рассказ, он проводит подушечкой пальца по этой красной зазубренной отметине.

— Надо отдать ей должное, что пока он это делал, Дарья ни разу не дрогнула, не заплакала и не стала умолять о пощаде. Наоборот, с каждым ответом ее голос становился все более уверенным и убеждённым, пока она практически не закричала «Да!». Убедившись в ее искренности, Алексей остановился, освободил меня, а потом расцеловал в щеки — ну там, открытая рана, кровь и все такое — и сказал: «Добро пожаловать в семью!». Спустя полгода мы поженились, и если меня кто-нибудь спросит, стоило ли оно того, я скажу ему и буду все время повторять одно и то же. Я бы поступил точно также много сотен раз. Она стоила каждой гребаной секунды. Я был везучим сукиным сыном, потому что меня любила такая невероятная женщина как Дарья Столянски.

Теперь моя очередь отхлебнуть крепкий напиток, потому что не знаю, что тут можно еще сказать. Не знаю, что сильнее: ужас от того, что ему пришлось вынести или сила его любви к ней.

— Знаешь, то же самое он чувствует к тебе. — Наклонив голову набок, Рейз протягивает руку и кладёт свою ладонь поверх моей. С его стороны это такой тёплый и трогательный жест. — Хоть твой парнишка, Мэдден, ведёт себя глупо и безрассудно, но делает это, потому что неистово любит тебя. Он рискнул и отправился искать тебя прямо в логово к Винсенту, позволил какому-то чокнутому придурку, вроде меня, завязать себе глаза и отвезти хрен знает куда, прекрасно понимая, что там его может ждать ловушка или даже смерть. Но он лучше умрёт, чем потеряет тебя навсегда.

— Вот, что ты чувствуешь? Что лучше умереть, чем жить без неё?

Вопрос слетает у меня с языка, прежде чем я задумываюсь над его смыслом, но вместо того, чтобы увидеть в его необыкновенных голубых глазах горе и скорбь, я замечаю там искру чего-то. Надежды? Какую-то мысль? Не знаю точно, что это, но это определённо что-то, что освещает его жизнь и заставляет двигаться вперёд.