Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви - [48]

Каждая пара слилась, и какое то время мы не обращали друг на друга внимания.

Всё это время, Аарон смотрел на нас, покуривая косяк.

Полчаса спустя, я лежала на кровати полуодетая, а Мортен смотрел на меня. Я слышала глубокое дыхание, стоны и вздохи вокруг меня, сливавшиеся в своего рода стерео. Ко мне прикасалась обнажённая плоть. Точные осторожные движения, но с такой плотской силой. Дым косяка разлетался по комнате, одурманивая меня. Это было похоже на симфонию. Странную. Вдохновенную. И чудесную. Мортен пригубил шампанское и поцеловал меня, позволив ему попасть в мой рот. Оно играло на моих зубах и языке. Его язык последовал вниз и он поцеловал мои груди. Двумя руками он взялся за мои трусики и медленно потянул их вниз.

Когда он вошёл в меня, я взлетела ввысь. Было ли это на самом деле? Было ли это от травы? Было ли это от любви? Сошла ли я с ума? Трудно сказать.

И на меня смотрел Аарон. Смотрел, как я извивалась, плакала и теряла себя. Он смотрел, как меня трахали, сначала мягко, а потом всё более и более по животному.

Моя голова была на краю кровати и чужак был надо мной. Я встретилась с ним глазами, когда Мортен раз за разом двигался во мне. Аарон вдыхал и выдыхал, дым струился и углы закруглялись, а я не могла оторвать от него глаз. Руки Мортена. Тело Мортена. Мортен, целующий мою шею и глаза Аарона, трахающие мой мозг. Он смотрел, как я кончала. Тёмный незнакомец, полностью одетый, в кресле около кровати. Смотрящий на меня. Желающий меня.

Это продолжалось всю ночь. Взгляды, ожидание и прикосновения. Мы все закончили и некоторые из нас начали снова. Ласки, вздохи возбуждение во всём вокруг. Мы воспламенялись от страсти других людей и двигались по сексуальным спиралям. Не было ни стыда, ни смущения и не было никаких масок.

Полиамория это любовь. Это много разговоров. Это много конфликтов. Но это ещё и фрикции. И это прекрасно.

Инцидент с баклажаном

— Похоже, она хочет быть королевой улья, — сказал мой терапевт, и я посмотрела на него одновременно восхищённо и потрясённо. Он сказал именно то, что я думала. Не считая того, что предполагается, что терапевты никогда не высказывают мнений. Так что в данном случае он сделал прямо противоположное тому, что я ожидала.

Он задумчиво продолжал:

— Само по себе это не плохо, но это противоречит тому, что вы рассказывали о вашем виденье полиамории. Это более иерархично. Как свора собак.

Да. Это точно так и было. И я была сукой.

Остальные подталкивали меня обратиться к терапии, для того, чтоб понять откуда растут проблемы, с которыми я сталкиваюсь с Еленой. Ряд, казалось бы, мелких инцидентов, породил у меня такую неприязнь к ней, что её едва ли можно было скрыть. Чем сильнее я пыталась спрятать её, тем хуже она проявлялась. А когда я пыталась рассказать о том, почему она так сильно меня раздражала, я так сильно сердилась, что получалась только ещё худшая ругань.

Последний визит к терапевту стал необходимостью после того, что Жиль назвал “Инцидент с баклажаном.”

Зайдя на свою кухню, чтоб приготовить мусаку для всех нас четверых, я провела десять минут в поисках совершенно необходимого и столь же отсутствующего ингредиента, после чего недоумённо спросила Жиля: не видел ли он баклажан. Как будто бы он регулярно устраивал в нашей квартире прятки. Не то, чтоб я очень надеялась получить ответ: Жиль был безразличен ко всему, происходящему на кухне, а продукты интересовали его только когда они оказывались переколдованы в еду для него.

— О, Елена приготовила его для меня после нашей утренней пробежки: омлет и баклажан.

— Какого чёрта предполагается, что я смогу приготовить мусаку без баклажана? Почему ты не сказал мне об этом, чтоб я могла заменить его?

Моя жизнь вышла из под контроля. Мои отношения вышли из под контроля. Бессильная ярость, ежедневно копившаяся внутри меня, трепала мои внутренности с лихорадочной энергией. Ей требовался выход. И он нашёлся. Мой голос становился громче, а лицо — краснее.

Привычно развалившийся на диване Жиль смотрел на меня с удивлением. Кто эта женщина? — говорило выражение его лица. “Почему ты так сердита?" — спросил он у меня с таким выражением, как будто у меня выросли две головы. "Это всего лишь баклажан.”

— Но я распланировала еду на всю неделю! — застонала я. — Сегодня должна была быть мусака, и я не разморозила ничего другого.

— Вау! Я никогда не думал, что увижу день, в который я не смогу съесть что-то из собственного холодильника, не спрашивая разрешения, — саркастически произнёс Жиль.

Я больше не могла его видеть. Я ненавидела всё, что видела. И сердилась. Как бы это ни было нелогично. Я швырнула на пол собранные ингредиенты, разбив в процессе несколько яиц.

— Я никогда не говорила, что ты должен спрашивать ёбаное разрешение! Но я бы предпочла, чтоб Елена не приходила в мой ёбаный дом и не готовила мои ёбаные продукты по крайней мере не сообщив мне, чтоб я могла заменить их. Ты, бля, по магазинам не ходишь. Я планирую ёбаную еду, я покупаю ёбаные продукты и готовлю еду, бля. Как ты смеешь изображать мученика и делать вид, будто я скупая?

Я материлась редко. В отличие от отца Жиля. И если было что-то, что его бесило, то именно это. Он закричал в ответ: