Обмануть судьбу - [86]

Степан, внебрачный сын, вымесок одного из братьев Строгановых, был рожден после того, как молодой еще промышленник обласкал одну вдовицу. Чтобы обошлось без скандала, забрал Максим мальчика в семью. Жена растила мальца, который удалью и острым языком не давал покоя ни ей, ни законным детям. Отец определил вымеска мотаться по дальним разъездам, чтоб поменьше раздражал семью. Степан закупал иноземное оборудование для строгановских заводов, заключал сделки, мог договориться и с бухарцем, и с англичанином… Да хоть с самим чертом! Подружиться с купцами и товар купить подешевле, продать подороже – это к нему. Обаятельный, улыбчивый, рубаха-парень, он мог быть опасным врагом. Обманывать его боялись, предпочитали дружить.

Жители Соли Камской и окрестных деревень всегда с опаской относились к Строгановым. Максим, Никита, Андрей и Петр разделили земельные владения, но мира меж ними не было. Каждый думал, что он обойден, что достались ему худший кусок земли, бедная солеварня. Едины братья были в одном: алчно разевали свои руки на все города и поселения, желая сделать их своими поместьями, а людей – крепостными.

Еще Иван Грозный дал Анике Строганову и его потомкам грамотку на владение землей в Прикамье, Зауралье, на сбор оброка, на торговлю с англичанами, на соляной промысел. Хитроумные дети и внуки Аники множили богатства рода, становясь все опаснее для простого люда. Последние пять десятков лет земли в Великой Перми переходили к загребущим купцам, и конца и края этому не виделось. Соль-Вычегодская и Орел-городок, вотчины Строгановых, соревновались с Солью Камской по торговым оборотам, по продаже соли, и далеко не всегда солекамцы выходили победителями.

Степан Строганов частенько наезжал с Орла-городка в Соль Камскую: Бабиновская дорога вела в сибирские края, где у него были мутные дела с инородцами. Поговаривали, что скупали Строгановы шкурки соболя, куницы, горностая, белки, зайца за сущие копейки у местных зырян: то за котлы, то за бусы, то за домашнюю утварь. Местные инородцы в мехах особых богатств не видели, даже соболя ценили больше за вкусное мясо, чем за шкурку. А Степан, говорливый, напористый, изучивший нрав дикарей, был настоящим мастером по части таких торговых сделок.

К своим тридцати годам он так и не женился. Менял любовниц, портил девок, вводил в искушение мужних баб и вдовиц. Отец и дядьки уже махнули на него рукой. В деревне Еловой вымесок строгановского рода нашел себе очередную потеху.

Подготовившись к долгой осаде, Степан стал рассказывать Аксинье про города, в которых бывал, про страны заморские – Хиванское ханство, Китай, Персию. Она слушала, устремив на него взгляд, отстраненный, загадочный.

– В черном теле держит тебя муж. А, красавица? – он вытащил из-за пазухи серебряный браслет с чернением. Она вытянула руку, полюбовалась на чудную вещицу.

– Что ж ты не кричишь? Не срываешь браслет с руки?

Она молча смотрела на него. Когда руки его обхватили талию, когда тело его придвинулось близко, Аксинья высвободилась из цепких объятий. Но лишь для того, чтобы закрыть крючок на двери, задернуть тканые занавески.

Она встала перед Степаном, распустила волосы и улыбнулась дрожащими губами.

Он долго целовал ее, шептал что-то на маленькое ушко, покусывал шею, нежил грудь, сохранившую девичьи очертания, гладил ноги с узкими, изящно вылепленными коленями… Почему-то ему жалко было ее, жалко ее потухшего взгляда, ее побледневших щек. Когда он проводил широкой ладонью по узкой спине, Аксинья не сдержала стон. Быстро повернув ее, Степан увидел затянувшиеся тонкой корочкой следы плети.

– Это кто ж так тебя? Муж?!

– Да, он самый. За грех с тобой наказывал.

– Так не было до сегодняшнего дня этого греха…

– А слухи были.

– Накажу я мужа твоего, не бойся, в обиду тебя не дам.

Посадив Аксинью на колени, он продолжил гладить ее тело с еще большей нежностью, будто жалея ее за все пережитое по его вине. Развернул ее к себе лицом, насадил на себя хрупкое тело. Степан заставил ее не отрывать взгляд от его синих глаз, ставших темными, будто грозовое небо. С торжеством понял, что Аксинья жаждет его, что ласки заставили ее разгореться пламенем, потушить которое может только он.

Подкараулив любовников, в тусклом оконце торжествующая Ульяна увидела, как Аксинья поправляет юбку, как Степан целует ее, а она ему отвечает, еще не остыв после бурно проведенных часов.

Только проводив любовника, Аксинья поняла, что натворила. Не отмыться, не оправдаться ей вовек. Если муж узнает о том, что происходило здесь между ней и Строгановым, то убьет и ее, и любовника.

Стыд заливал ее мятущуюся душу. Боялась она саму себя, по доброй воле творившую срамное дело с чужим мужиком. Стала она гулящей бабой, на которую отец Сергий наложит епитимью, которую будет бить смертным боем муж, которая опозорит родителей.

– Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу, – шептали ее сухие губы в ночную тьму. Мужу ли она говорила слова те или любовнику… Или ненавидела себя за то, какой стала, она и сама не понимала. Браслет она бросила в печь, и серебро долго плавилось, отбрасывая красноватые отблески.