Обмануть судьбу - [71]

– Феодосия подскажет.

– Последняя надежда.

Они быстро заснули, устав после долгой дороги.

Дождь лил и лил, не собираясь останавливаться. Дорогу развезло. Небесные хляби изливали длинные холодные струи, и продыха не было. Серое низкое небо нависло над лесом, лишая странниц надежды на продолжение пути.

– Если б не дети, может, и пошли бы. А где ж птенцов под такой ливень? – вздыхала Клавдия.

– Да сдурели что ли? Оставайтесь! – Федотыч, добросердечный хозяин, был рад нежданным гостьям. – Крупы, муки у меня хватает. Чуть прояснит, схожу косулю подстерегу. – Бабы с сомнением посмотрели на его хлипкую фигуру, но возражать гостеприимному старику не осмелились.

– Копейки старик не берет. Бабоньки, надо ж отблагодарить гостеприимного хозяина, – кинула клич Клавдия, и путницы, не привычные к безделью, принялись за работу. Отскоблили все углы в избе, отмыли всю скудную посуду с отколотыми краями, принялись за стены, лавки и пол закопченной, покосившейся бани – только пыль стояла столбом. Старик выполнил свое обещание – притащил оленя. Запыхавшись, жадно глотая воздух ртом, он победно посмотрел на бабенок. Подвесил за задние ноги, сделал надрезы острым ножом, лихо содрал шкуру и разделал в два счета.

– Умелец ты, Федотыч, – похвалила Клавдия. – С тобой не оголодаешь.

Старик весело подмигнул:

– Спасибо на добром слове! Медовый спас через два денька. Хоть наедитесь мясца на дорожку, – радостно тер он темные ладони.

Все бабы помылись в бане, исподволь рассматривая друг друга без сарафанов. Любопытно, как что устроено, хоть одинаково Бог всех скроил. Аксинья залюбовалась на крепкую грудь и бедра Софии, которая с распущенными русыми волосами привлекла бы не одного мужика. «Дурные родители, такую девку мурыжат. Поумнее были бы – давно жених нашелся».

Семь хозяек сготовили богатый ужин – и кашу с мясом, и мясные пироги, и похлебку с олениной. Федотыч вытащил с погреба кувшин с темным, крепким вином.

– Эх, бабоньки, устроили вы мне праздник. Спасибо вам, милые, – даже поклонился он. – Век такой чистоты не видал в избе своей.

Дети быстро сморились после горячей бани и сытного ужина, женщины разошлись по лавкам беседы вести. А Федотыч все с Клавдией сидели за столом и тихонько шептались, наклоняясь друг к другу все ближе.

– Аксинья, Аксинья, – шептала София подруге.

– Что такое? – заморгала сонными ресницами Аксинья.

– Как ты думаешь, Клавдия у Федотыча останется?

– С чего бы, они люди пожилые уже. Хотя… Кто ж знает? Есть у них какая-то общая жилка, тяга друг к другу.

– И Клавдия в годах своих немалых счастье найдет. А я…

Сквозь сон Аксинья слышала всхлипы, тихое шмыганье расстроенной Мышки.

Яркое солнце будто хотело извиниться за два дня отсутствия, жарило с утра. На листьях и траве переливались жемчужинами большие круглые капли. Пахло мокрой хвоей, листвой и еще чем-то вкусным, будоражившим нос, как всегда бывает после сильного дождя. Отдохнувшие бабы резво отправились в дорогу. Клавдия посвежела, даже ворчать стала меньше, улыбка иногда красила ее узкие губы.

– А Клавдия-то, глянь, чисто молодуха, – зычно гоготали бабы, а скромная Софья тихонько хихикала, прикрываясь косой.

– Я слыхала, как уходили вы с Федотычем куда-то, – любопытничала Ксения. – И куда ж вы в дождь-то ходили? Не в баньку ли попарить его старую спину? – раздался дружный громкий хохот.

– Тьфу на вас, бесстыжие, – возмущалась Клавдия. Она не злилась, ничего не отвечала охальницам.

Бабы от нее отцепились, но продолжали перемигиваться. Мокрая дорога разъезжалась под босыми ногами, но солнце и ветерок быстро высушили ее. К вечеру прямо на дороге стали попадаться кругленькие крепкие желтые и темно-красные маслята.

– Собираем, бабоньки. Вот и ужин нам!

Жареные грибы, долго томившиеся на костерке, умяли за милую душу.

В Пустоболотове путницы остановились на ночлег, разойдясь по избам деревенских. Аксинья с Софьей попали к словоохотливой молодухе, муж которой был где-то в лесу на промысле.

– Ох, какие вы пыльные да усталые. Бедолаги, ноги в кровь сбили. Сейчас баньку истоплю. А вы тут мне по хозяйству поможете. Умаялась с детьми да скотиной, еще и третьего ношу, – показывала она не различимый еще живот.

Довольные, разомлевшие бабы с удовольствием слушали болтовню хозяйки, редко вставляя словцо заплетавшимся языком.

Аксинья не сразу уснула, предвкушая завтрашнюю встречу с Феодосией. Ноги гудели, сердце часто колотилось, сжимаясь в тревоге.

Весь скит состоял из двух полувкопанных в землю крохотных изб. Рядом – миски с едой и молоком. Местные жители приносили еду отшельнице, проводившей дни в молитвах и беседах со страждущими. Неподалеку бил из земли ключ с хрустально чистой водой. Аксинья с Софьей зачерпнули в горсть воду, жадно выпили, чувствуя, как сводит зубы.

– Вкусна водица!

К вечеру дошла очередь до истомившейся Аксиньи. Пригнув голову, зашла в избу. Полутьма, закопченные стены, Богоматерь со светлым пронзительным взором на иконе, две лавки и узкий стол.

Не сразу Аксинья разглядела скитницу. Высокая костистая старуха вперила взгляд в Аксинью. Черные монашеские одежды облекали костистое, иссушенное тело. Длинные узловатые пальцы, сжимающие потемневший от времени посох, прямая властная спина… Глаза целительницы сразу привлекали внимание – маленькие, выцветшие, они зорко смотрели на собеседника, будто заглядывая прямо в душу. «С виду вродь обычная старуха. Сила и умиротворение от нее исходят», – смятенно думала Аксинья.