Обмани-Смерть - [47]
– Ух ты…
– Малкольм теперь редко здесь бывает, предпочитает жить за городом, у него усадьба в графстве Кент, рядом с Бересби.
Мы прошли строжайший досмотр – как в аэропорту, сдали мобильники и попали в филиал Национальной галереи. Я не смогу описать нагромождение картин, ваз, доспехов, безделушек, старинной мебели, ковров и гобеленов на стенах. Могло показаться, что хозяин дома стремился занять каждый сантиметр свободного пространства. Мы следовали за мажордомом в ливрее по анфиладе залов, где на стенах висели шпаги, кинжалы, ружья и старинные пистолеты, охотничьи трофеи и музыкальные инструменты. Еще два зала были отданы под картины старых фламандских мастеров. Мы поднялись по роскошной мраморной лестнице, обрамленной портретами аристократов в парадном платье, на втором этаже вошли в огромный бальный зал, напомнивший мне главный зал Виндзорского замка. Потолок украшала фреска на мифологический сюжет. Двенадцать окон фасада смотрели на Кенсингтонские сады. Мажордом испарился, оставив нас рассматривать полотна на мольбертах. Я смотрел на портрет женщины с бледным лицом, длинными темными волосами и загадочной улыбкой.
– Вы имеете удовольствие любоваться «Мадонной с розой» великого Рафаэля, это одна из тех картин, которую Малкольм никогда не дает на выставки[81]. Она прекрасна, не правда ли?
Я кивнул с видом знатока:
– Но не похожа на Деву Марию.
– И потому так красива.
– Восхищаетесь моей любимицей?
Мы обернулись на звук низкого голоса и увидели Малкольма Рейнера. Этот статный мужчина выглядел моложе Дэвиса – может, потому, что был стройнее или просто отказывался стареть, сохранив смоляной цвет волос и гладкое загорелое лицо.
– Представляю тебе Томаса Ларча, Малкольм.
Рейнер крепко пожал мне руку.
– Как поживаешь, старина? – спросил он Дэвиса, не сводя с меня глаз.
– Придется оперировать второе колено.
– Сбрось ты двадцать кило, сразу почувствовал бы себя лучше. Согласны, мистер Ларч?
Я не знал, как вывернуться из неловкой ситуации.
– Позвольте мне откланяться, – сказал Дэвис. – Увидимся в этот уик-энд, Малкольм?
Рейнер кивнул и повернулся ко мне:
– Пойдемте.
Мы снова пересекли зал, в дверях я обернулся и увидел моего патрона, направлявшегося в музыкальную комнату. Рейнер открыл дверь, мы поднялись по винтовой лестнице на следующий этаж, и хозяин провел меня в библиотеку, такую же огромную, как гостиная на втором этаже. Все стены, от пола до потолка, были заняты стеллажами с десятками тысяч старинных книг, стоявших в идеальном порядке. В центре расположился гигантский бильярд, а у одного из окон полукругом, как в зрительном зале, стояли шесть ярко-красных кожаных кресел. Я огляделся, потрясенный пышностью обстановки.
– Это… это великолепно!
– Вы правы, у меня есть несколько воистину прекрасных вещиц. Напомните, чтобы я показал вам Библию Гутенберга[82]. В мире их осталось очень мало.
Он подошел к низкому бару с дюжиной бутылок:
– Что будете пить?
– Все равно, апельсиновый сок или тоник.
– С капелькой джина?
– Почему бы и нет…
Рейнер наполнил стаканы и вернулся к окну. Я заметил, что кожа у него на руках усеяна старческими пигментными пятнами. Он говорил очень медленно и членораздельно, как будто взвешивал каждое слово.
– Я очень рад нашему знакомству, мистер Ларч, не каждый день встречаешься с героем.
– Вы заставляете меня краснеть…
– Ничуть, я читал ваше досье. Вы – настоящий герой. Документальный фильм очень впечатляет.
– Это кино, мне просто повезло.
– А я считал, что вам известен секрет бессмертия, и готов был заплатить за него состояние. Шучу…
Мы молча пили джин и смотрели на Кенсингтонские сады, напоминающие дикий лес.
– Край светло-коричневой крыши – там, в глубине, справа от ряда дубов, – это Кенсингтонский дворец.
– Вы читали мое досье?
Он пожал плечами – мол, какая разница? – повернулся к бару и налил себе еще джина.
– Можно поинтересоваться, как вам это удалось?
– Я попросил… Если хотите выпить еще, не стесняйтесь.
Рейнер сел, кивком пригласил меня последовать его примеру, и я опустился на краешек соседнего кресла.
– Дэвис расхваливает вас на все лады, а он один из тех редких людей, чьему мнению я доверяю. – Он сделал два глотка и продолжил, глядя на носки своих туфель: – Вы можете оказать мне услугу. Неоценимую услугу.
– Я? Вам?
Он поднял голову: его лицо напоминало восковую маску.
– У меня есть сын. Единственный. Сейчас ему тридцать три года. Пока он рос, я уделял ему мало внимания. Он был не очень хорошим сыном, я – неважным отцом, мы никогда не ладили. Четыре года назад он сорвался с поводка. Довольно долго я был в курсе его местонахождения, но шесть месяцев назад он бесследно исчез. Испарился. В Индии. Найти его не удалось. Я хочу, чтобы вы привезли моего сына домой.
Голос Рейнера звучал глухо и протяжно, некоторые слова повисали в воздухе, ему стоило большого труда договорить их до конца.
– Вы хотите, чтобы я поехал в Индию на поиски вашего сына?
– Именно так.
– Я не сыщик, наймите профессионала.
– Уже нанимал – самых лучших, они оказались бессильны.
– Почему вы выбрали меня?
– Вы ведь родились в Индии? Говорите на хинди…
– Я покинул эту страну в восемь лет, забыл язык и не намерен туда возвращаться – будь то по работе или туристом.
Жан-Мишель Генассия – писатель, стремительно набравший популярность в последние годы, автор романов «Клуб неисправимых оптимистов», «Удивительная жизнь Эрнесто Че» и «Обмани-Смерть». Критики по всему миру в один голос признали «Клуб неисправимых оптимистов» блестящей книгой, а французские лицеисты вручили автору Гонкуровскую премию. Когда Генассия писал «Клуб…», он уже понимал, что у романа будет продолжение, но много лет не знал, как же будет развиваться эта история. А потом он приехал в Москву – и все стало кристально ясно… Париж, 1960-е.
Жан-Мишель Генассия — новое имя в европейской прозе, автор романа «Клуб неисправимых оптимистов». Французские критики назвали его книгу великой, а французские лицеисты вручили автору Гонкуровскую премию.Герою романа двенадцать лет. Это Париж начала шестидесятых. И это пресловутый переходный возраст, когда все: школа, общение с родителями и вообще жизнь — дается трудно. Мишель Марини ничем не отличается от сверстников, кроме увлечения фотографией и самозабвенной любви к чтению. А еще у него есть тайное убежище — это задняя комнатка парижского бистро.
Русские читатели познакомились с этим автором, когда Ж.-М. Генассия опубликовал свою первую книгу «Клуб неисправимых оптимистов», которой французские лицеисты присудили свою Гонкуровскую премию. За «Клубом…» последовали «Удивительная жизнь Эрнесто Че» и «Обмани-Смерть», укрепившие его репутацию великолепного рассказчика. Новый роман писателя «Вальс деревьев и неба» посвящен последним дням жизни Винсента Ван Гога, когда были созданы потрясающие, взрывающие пространство и сознание картины. Что на самом деле произошло жарким летом в Овере? Действительно ли художник — «широкоплечий цветущий мужчина с улыбкой на лице» (так его описывает жена Тео Ван Гога Йоханна) — покончил с собой? Жан-Мишель Генассия дает свою версию событий, где легкой тенью скользит застенчивая девятнадцатилетняя девушка по имени Маргарита. Впервые на русском!
Жан-Мишель Генассия – новое имя в европейской прозе. Русские читатели познакомились с этим автором, когда вышла в свет его первая большая книга «Клуб неисправимых оптимистов». Французские критики назвали ее великим романом, а французские лицеисты вручили автору Гонкуровскую премию.Впервые на русском языке вторая книга писателя – «Удивительная жизнь Эрнесто Че». Главный герой этого повествования, охватывающего без малого век, – врач по имени Йозеф. Вот только век ему достался неизлечимо больной. И хотя молодому медику, которого превратности судьбы забрасывают в Алжир, удается лечить местных крестьян и даже бороться с эпидемией чумы, он оказывается бессилен и при столкновении с коричневой чумой, обескровившей Европу, и позже, по возвращении на родину, в социалистическую Чехословакию, в атмосфере всеобщей слежки и подозрительности.
Жан-Мишель Генассия – писатель, стремительно набравший популярность в последние годы, автор романов «Клуб неисправимых оптимистов», «Удивительная жизнь Эрнесто Че», «Обмани-Смерть» и др. Французские критики назвали его книгу «Клуб неисправимых оптимистов» великой, а французские лицеисты присудили свою Гонкуровскую премию. В его новом романе «О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий» рассказывается забавная, трогательная и почти неправдоподобная история. Главный герой книги – Поль, подросток, обожающий музыку, по вечерам он импровизирует на фортепиано в ночном клубе.
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…