Обмани-Смерть - [46]

Я долго был трофеем Хелен, ни у одной из подруг не было никого красивее и оригинальнее. А потом она пресытилась, устала, потеряла ко мне интерес, хотя мы были семьей и у нас родилась замечательная дочь. Да, я был первым из ее знакомых, кто мог вслепую разобрать и собрать автомат, в совершенстве владел техникой рукопашного боя, мог за семь секунд убить человека и умел много чего другого, вряд ли насущно необходимого жительнице Лондона, но полезного в горячих точках земного шара.

В самом начале Сьюзан считала меня глуповатым. Как-то раз Хелен в запальчивости проговорилась, что, по мнению ее продюсера, я – деревенщина, но это не помешало нам сблизиться. К чести друзей Хелен, после нашего с ней расставания они меня не отвергли. В этой банде умников я был дополнительным членом семьи, Крепышом Томми, и ни для кого не представлял опасности. Я уверен, что Хелен клюнула на покрытого шрамами вояку, не стесняющегося в выражениях, прямолинейного и рационального, кроме того, мы потрясающе ладили в койке.

Теперь я точно знаю, что трещина в отношениях появилась той ночью, когда мы гуляли по Лондону и я предложил Хелен продать ее дом и переехать в больший. Я не понимал, как сильно она привязана к родовому гнезду, и совершил роковую ошибку. В этом пункте Хелен была непреклонна, тут она эволюционировать не желала, хотя, по ее собственной теории, мужчина и женщина начинают отдаляться, именно перестав «эволюционировать в одном направлении». Я посмел сформулировать неприемлемое требование, хотел выгнать ее из дома, стал опасен, превратился во врага, окопавшегося в самом сердце мира. Рано или поздно проблема снова встала бы на повестку дня, и Хелен сыграла на опережение. Из нас троих один был лишним, и той ночью она «отсекла» лишнее, хотя сразу мы этого не осознали.

Я мог купить квартиру, но пришлось бы переехать в отдаленный район; к счастью, нашлось жилье с двумя спальнями на шестом этаже без лифта в Брондесбери[77] – за бешеную цену, но в десяти минутах от Салли. В следующие годы я был нянькой, воспитателем, мог по первому зову выручить Хелен, и она доверяла мне дочь. Я кормил Салли, укладывал ее спать, играл с ней, гулял, давал поговорить по телефону с мамочкой, звонившей с другого конца света. Когда Хелен возвращалась со съемок и начинала монтировать фильм, наша жизнь снова обретала черты супружеской, но она втайне мечтала, чтобы «где-нибудь бабахнуло» и она рванула туда, оставив нас вдвоем.

Я был стыковочной переменной, идеально подходящей для ухода за «ее» дочерью. Хелен никогда не говорила «наша дочь», Салли принадлежала только ей, мне отводилась роль производителя. Она была права: наши чувства напоминали континенты, дрейфующие в противоположные стороны.

* * *

Моя жизнь перевернулась в четверг, в 7:43 утра 19 декабря 2013 года. Я собирался покинуть номер в эдинбургском отеле, и тут на сотовый позвонил Дэвис. Я приехал в Шотландию готовить новогодний пробег на горных велосипедах для сотрудников «Barclays»[78], но он сказал, что должен немедленно со мной встретиться. Мне не хотелось отменять две назначенные встречи, и я предложил увидеться на следующий день. Внезапно тон Дэвиса изменился с дружеского на командный:

– Садитесь в самолет! На рейс в девять двадцать пять есть места. Я заберу вас в аэропорту.

Меня удивила и озаботила угрожающая интонация и тревога в голосе шефа – предвестница дурных новостей. Совесть моя была совершенно чиста: никогда еще дела в ассоциации не обстояли так успешно, мы даже наняли новых аниматоров, так что выговора от Дэвиса я не ждал, а если придется выслушать несколько неприятных слов, как-нибудь переживу…

Полковник ждал меня в Гатвике[79].

– Как дела, старина? Отличная погодка! Давайте-ка пропустим по стаканчику.

Он привел меня в кафе, выбрал столик на отшибе, дождался, чтобы принесли напитки, и заворчал на официантку, когда та напомнила, что в здании аэропорта не курят. Дэвис нервным движением сунул пачку в карман и пустился в объяснения:

– Я сорвал вас с места ради срочного дела… Знаете, кто такой Малкольм Рейнер?

– Миллиардер?

– Да.

– Никогда с ним не встречался.

– Мы знакомы всю жизнь. Наши семьи всегда были близки. Мы вместе учились в Оксфорде. Он мой лучший друг, почти брат. Сорок лет назад Малкольм унаследовал старый фамильный банк, создал пенсионный фонд, и теперь у него гигантское рентабельное предприятие. Он всегда вовремя менял направление, был и остается мечтателем, королем игры на опережение, самым ловким из финансистов. Его уважают и боятся. Он говорит на равных с самыми могущественными людьми планеты. Его состояние – одиннадцатое в мире и первое в королевстве. Но у моего друга Рейнера есть проблема, очень серьезная, мы ее обсуждали, и в разговоре всплыло ваше имя.

* * *

Малкольм Рейнер жил на Кенсингтон-Палас-Гарденз[80], в викторианском особняке, более импозантном и так же хорошо охраняемом, как Банк Англии. Пока не открылись чугунные решетки, я, как это ни смешно, думал, что подобной резиденцией могут владеть только монархи.

– Сколько здесь комнат?

– Не знаю, – ответил Дэвис. – Общая площадь составляет пять тысяч квадратных метров. После Букингемского дворца он самый большой в Лондоне.