Обман - [28]

— Угу. Давненько я не видел, чтобы ты выставляла грудь напоказ.

— Это правда. Но теперь она меня не очень-то радует.

— Как по-твоему, я тебя переоцениваю?

— Нет.

— Считаешь, я отдаю тебе должное.

— Согласись, я же умная. Хотя я понятия не имею, что сейчас в моде среди высоколобых, все равно — в уме мне не откажешь.

— И о чем, по-твоему, мне надо писать, раз уж ты такая умная?

— Не обо мне.

— Ты приехала на урок?

— Ага.

— Домашнюю работу сделала?

— Не уверена.

— Ладно. Давай-ка запрем дверь и приступим к делу.

— Мне бы хотелось, чтобы сегодня ты меня не называл никак. Некто безымянный.

— А если Никто?

— Нет, это слишком определенно.

— А если все же взять и дать действующему лицу имя Никто, интересно, что получится? Жил-был субъект по имени Никто.

— Сдается мне, одной такой идеи для книги маловато.

— Это больше того, с чего я обычно берусь за перо. Никто поехал в аэропорт Хитроу. Никто сел на самолет. Куда же Никто отправился?

— Никто полетел во Францию. Зачем Никто полетел во Францию?

— Потому что она нравится Никто.

— Потом Никто встречает Кого-то. Второе действующее лицо — Кто-то. Никто и Кто-то стали любовниками.

— И?..

— Дай-ка плесну тебе глоточек.

— Ммм-м, очень кстати. А то куда ни кинь — всё клин.

— А поточнее?

— И с тобой — не выход, и без тебя — хоть в омут.

— Ты замечательно выглядишь. Совсем по-другому.

Смеется. — Ты всякий раз это говоришь.

— Когда тебе надо вернуться на работу?

— Кажется, где-то днем.

— За всю неделю ни с кем мне не было так хорошо.

— Мне тоже понравилось.

— На самом деле до него не доходит, почему я отлыниваю от работы. Тем не менее он намерен и дальше считать меня хорошим работником и относиться ко мне благожелательно. Потому что он хороший человек. Недавно я решила прогулять весь день — кстати, собиралась приехать сюда. И провести время весьма малопристойно. А ему сказала: «Меня завтра не будет весь день: я займусь повышением своей квалификации». Он страх как расстроился. Правды он от меня не ждал, но надеялся, что я хотя бы подыщу приличную отговорку. Как ты его себе представляешь? Он очень хорош собой. Христианин. Человек в высшей степени порядочный. На лице всегда мягкое, умиротворяющее выражение. Он понимает, что я манкирую работой.

— Правда манкируешь?

— В известном смысле — да. Сегодня вот взяла и сбежала. Где-то с половины первого уже пальцем о палец не ударила. Хотя и должна была кое-что сделать. Как ни крути, они же мне за это платят. А тебя порой не тянет устроиться на работу? На самом деле, в этом есть своя приятность: изо дня в день встречаешься со знакомыми людьми, все премило общаются друг с другом. Изредка замечательно шутят. Как знать, может, тебе это понравилось бы больше, чем жить, как сейчас.

— Как же все это изматывает: бесконечные звонки с требованиями, тупые домашние хлопоты, на работе зануды, которые — стоит проявить слабину — тебя со свету сживут.

— У тебя ужасно усталый вид.

— Знаю. Но что тут поделаешь?

— Не знаю, солнышко. Сбеги.

— В эту сигарету что-то подмешано.

— Да.

— Меня явно одурманили.

— Ага. И меня.

— Ты слегка плывешь.

— Слегка тону.

— Плывешь перед глазами.

— Сегодня у тебя очень официальный вид.

— У меня гадкое настроение. Самочувствие тоже гадкое.

— Тем не менее ты не подурнела.

— Правда?

— Ни чуточки. Все тот же боевой дух.

— Дух — то он есть, то его нет.

— Когда он есть, ты очень даже неплохо выглядишь.

— Оно очень странное — ощущение, что ты начинаешь это терять.

— Начинаешь терять что — боевой дух или красоту?

— И то, и другое. На мой взгляд, тут явная взаимосвязь.

— Так не теряй боевой дух.

— Мне кажется, мы над ним не властны.

— Ты, наверно, удивишься, но подростком я была способна на поразительные — из ряда вон — поступки. Вот последний из них: в бытность мою послушной маминой девочкой, я в шестнадцать лет сподобилась получить буквально все стипендии, так что могла поступить в самые разные университеты, как в Оксфорд, так и в Кембридж. Большинству такое и в восемнадцать лет не по силам. Причем сдавала я английский, а это труднее всего, потому что претендентов — тысячи и тысячи. Так что ума хватило. Во всяком случае, меня можно было как-то на это подвигнуть. Вообще-то мне это даже нравилось, экзамены мне давались легко. А теперь сама себя не узнаю. Почему теперь все дается мне так трудно?

— И почему?

— Наверное, потому, что большая часть моей замужней жизни сложилась неудачно. Сейчас я, если можно так выразиться, еду на одном цилиндре — вместо трех, а то и четырех, или сколько их там работает у большинства людей. Даже сущая мелочь — к примеру, я относительно сносно справляюсь с нелегким заданием, но меня хватает лишь на несколько часов, — и я сникаю. Чудно, если вспомнить, какой я была в шестнадцать лет.

— Ну-ка, подойди и поцелуй меня.

— Не хочу. Мне что-то не по себе. И не очень тянет общаться. Новый психоаналитик меня достал. По-моему, эта лабуда не для меня. Все эти деятели, по-моему, несколько жутковатые. По-моему, они слегка сдвинулись…

— Сдвинулись?

— А, это дурацкий девчачий жаргон. То есть питают нездоровый интерес… и получают удовольствие… Больше к ним не пойду. Это на меня плохо действует.