Обман - [26]

Шрифт
Интервал

— Вот как?

— Ну да.

— И когда же это было? Я, верно, не обратил внимания. На прошлой неделе несколько дней подряд не покупал газет.

— Ну, вообще-то давненько. И они напридумали много всякого. Жаль, что ты не видел постановки. Получилось очень забавно. Правда, забавно. Играли они в гостиной. Там концертный рояль, мраморный камин. Дочка была такая смешная!.. Плутишка маленькая. Она играла королеву — вместо восточного короля. Должна была нести дары. Как-то у нас с ней зашла об этом речь, и я говорю: «Что за дары?» А она мне: «Ну, золото, там, блядан и смирна».

— Ты ее поправила?

— Вообще-то нет. Просто спросила: «А ты что подносишь?» А она мне: «Я подношу золото»; и я подумала: вот и прекрасно, скорее всего, ей не придется называть свой дар вслух. Боюсь, очень скоро мне нужно будет опять смотреть эту сцену торжества христианской гордыни.


— Опять близится мой день рождения.

— Как, опять?!

— Да. Никуда не денешься. Из тысячи девятисот восьмидесяти четырех вычти тысячу девятьсот тридцать три. И ничего не попишешь: пятьдесят один год.

— Но ты ведь можешь этот факт просто проигнорировать. Почему бы просто с ним не смириться?

— Ты на себя оборотись: хнычешь и ноешь, а тебе всего тридцать четыре!

— Я знаю, почему мне трудно с этим смириться. Я спрашиваю, почему ты не можешь с этим смириться.

— Потому что жизнь скоро кончится, вот почему. Я умру.


— Есть в адюльтере некая несправедливость по отношению к мужу: любовник заведомо не участвует в противной, набившей оскомину повседневности — он не нудит из-за недоваренных овощей или подгоревших тостов, не ворчит, если ты забыла что-то заказать, не давит на тебя, да и ты не давишь на него. Мне кажется, в адюльтере, как правило, всего этого нет. Сужу по своему скромному, крайне скромному опыту. Но такое у меня впечатление. Иначе адюльтер не казался бы отдушиной. Если ты не из тех, кто не прочь переходить от одного конфликта к другому.

— Да, в адюльтере повседневный быт отходит на задний план. Недуг Эммы Бовари[43]. Для женщины, охваченной первым порывом страсти, каждый любовник — Родольф. Он побуждает ее восклицать про себя: «У меня есть любовник! У меня любовник!» «Своего рода постоянный соблазн», как это называл Флобер.

— Учебное пособие — вот что для меня его книга.

— Что в ней нравится тебе больше всего?

— О, конечно, самый жестокий эпизод. Когда Эмма бежит к Родольфу за деньгами, умоляет одолжить ей три тысячи франков, иначе она погибнет, а он отвечает: «У меня таких денег нет, сударыня».

— Тебе стоило бы читать дочке вслух понемножку, на сон грядущий. В том, что касается мужчин, Флобер — хороший советчик юным девушкам.

— «У меня таких денег нет, сударыня». Восхитительно.

— Я не раз говорил моим студенткам: вовсе не требуется трое мужчин, чтобы пройти через то, через что прошла она. Обычно вполне хватает одного — сперва как Родольфа, потом Леона и, наконец, Шарля Бовари. Поначалу экстаз и страсть. Все услады грешной плоти. Вы — его раба. Сами себя не помните от счастья. После пылкой сцены в его chateau[44] причесываетесь его гребнем… и так далее. Вы сгораете от страсти с этим идеальным мужчиной — что бы он ни сделал, все изумительно. Спустя время ваш невероятный любовник постепенно превращается в любовника привычного, во многом удобного, — становится Леоном и в конце концов пентюхом. Наступает жестокая действительность.

— Что такое пентюх?

— Мужлан. Провинциал. Славный, не без привлекательности, но уж никак не рыцарь без страха и упрека. С изъянцем. Чуточку глуповат. Чуточку туповат. Однако все еще пылок, порой обаятелен, но, по правде говоря, в душе он не более чем конторщик. А потом, уже в браке, да и вне брака, — хотя брак всегда ускоряет ход событий, — тот, кто был Родольфом и стал Леоном, оборачивается господином Бовари. Он толстеет. Выковыривает пищу из зубов языком. Шумно хлебает суп. Он неуклюж, невежествен, неотесан, даже вид его спины вызывает раздражение. Поначалу это лишь коробит, но в конце концов бесит. Принц, спасший тебя от тоскливого прозябания, превратился в недотепу, и прозябаешь ты именно из-за него. Тоска, тоска, тоска. И в итоге — катастрофа. Рано или поздно, чем бы он ни занимался, он терпит на работе крах. Как бедняга Шарль с Ипполитом. К примеру, он берется удалить у больного мозоль на пальце ноги, а в результате — гангрена. И некогда идеал мужчины теперь — жалкий неудачник. Ты готова его убить. Действительность берет верх над мечтой.

— А по-твоему, кто ты для меня из этой троицы?

— Сейчас? Я бы сказал, нечто среднее между Родольфом и Леоном. И потихоньку двигаюсь дальше. Так? К Бовари.

— Да, — смеется. — Почти угадал.

— Ну, конечно: где-то между вожделением и разочарованием на длительном падении к смерти.


— Мне еще не случалось видеть столь дотошного применения садомазохизма. Иной раз тянет поступить с врагом так, что Бэкону[45] и не снилось.

— Очень выразительно.

— Но согласись: есть люди, к которым вообще не хочется применять силу, — зато тянет размазать им физиономию, точно краски по холсту.

— Ты агрессивнее меня.


— Зачем все эти славяне к тебе ходят?

— Чехи не славяне.

— Ладно, тогда — зачем ты якшаешься со всеми этими чехами и славянами?


Еще от автора Филип Рот
Американская пастораль

«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…


Профессор желания

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Случай Портного

Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.


Незнакомка. Снег на вершинах любви

Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.


Грудь

История мужчины, превратившегося в женскую грудь.


Умирающее животное

Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».


Рекомендуем почитать
Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Счастье

Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.


Лучшая неделя Мэй

События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.


Воскресное дежурство

Рассказ из журнала "Аврора" № 9 (1984)


Юность разбойника

«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.


Поговорим о странностях любви

Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Эсав

Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.