Обман - [30]

— Помнишь строки Марвелла[46]?

— Какие?

— «У невозможности на ложе желанием порождена». Из его стихотворения.

— Мне кажется, там было «отчаянье» — «отчаяньем порождена».

— Верно. Было. И то и другое.

— Как ты?

— Сносно. Сегодня еду в клинику.

— Я так и думал. Что тебе сказали? Есть что-то новое?

— Нет. Сегодня утром будут делать компьютерную томографию. Так что день впереди тяжелый.

— Ясно. А что покажет томография?

— Сколько мне еще осталось. Нет, если сканирование выявит опухоли — дело плохо, значит, лекарства не действуют, а если ничего не выявит, все равно придется пойти на операцию, чтобы понять, что там происходит. Результаты сообщат в понедельник. Вот так… Даже не знаю, что сказать. Чувствую себя хорошо. А ты как?

— Нормально. Итак — все решится на выходных.

— Первоначально планировали на Страстную пятницу, но я подумала, что это ж чересчур символично.

— Да уж, и литература хуже некуда, и жизнь не лучше.

— Как быть, сама не знаю. Каждый раз нужно где-то черпать силы. Похоже на то, как осушают болото. Откуда брать силы, не знаю. А может, все совсем наоборот. Как бы это назвать? Сотворять болото?

— Ты писать-то можешь?

— Понемножку. Текст распадается под тяжестью этих бесконечных историй.

— Ты записываешь эти бесконечные истории?

— Нет. Писать одно предложение, потом другое. Это не для меня. Я тут занялась йогой. Своего рода макробиотика. И стараюсь радоваться тому, что есть. Понимаешь, неопределенность очень рассредоточивает.

— А как поживает твоя группа поддержки?

— Прекрасно. Даже отец дозвонился из глухомани, где он теперь обитает.

— Выходит, все не так уж прекрасно.

— Нет, они правда молодцы. Все мои бывшие очень стараются поддержать. Знаешь, даже просто звонок от отца дорогого стоит. И твоя поддержка была бы очень кстати. Ты вообще-то собираешься вернуться в Америку?

— Через месяц буду в Нью-Йорке. Как прилечу, в тот же день приеду к тебе.

— Отлично. А что у тебя происходит? Как живется в Лондоне?

— Да примерно так же, как в те времена, когда мы с тобой на Восемьдесят первой улице нарушали закон.

— По-прежнему пишешь?

— Ага.

— Я-то надеялась, ты бросишь.

— Нет. День напролет сижу за машинкой, а вечером езжу на светские и культурные мероприятия; для меня все это — темный лес, причем сугубо английский. Сегодня вечером отправлюсь на культурное мероприятие. Вчера был на светском.

— Светское называется «званый ужин».

— Верно. Беда в том, что на этих ужинах меня сажают рядом с чужими женами.

— Естественно.

— Представляешь, что такое чужие жены?

— Зануды.

— Совсем неинтересные, не то что ты, хотя ты тоже была чужой женой.

— И кто же там был?

— Немыслимые зануды.

— А где моя книга?

— Какая книга?

— Книга про меня. Я ее хочу.

— Голубушка, для этого надо сделать что-то интересное — тогда я это вставлю в книгу.

— А я и делаю. Похоже, я умираю.

— Ты этого не знаешь.

— В понедельник узнаю.

— В понедельник позвоню, спрошу, как обстоят дела. Как они у тебя обстоят, хорошо? Слушай, ты непременно откроешь в себе источник сил. А сейчас я лучше заткнусь, не то наговорю кучу банальностей.

— Да уж, что-что, а банальность я опознаю сразу.

— Я тоже. Пока.

— До свиданья.

— Алло.

Ликующе: — А, привет!

— Что-то случилось?

— Слушай — чудо. Да-да, настоящее чудо.

— Давай, рассказывай про чудо.

— Просто чудо из чудес. Томография не выявила никаких признаков патологии. А это значит, что та пакость — по словам медиков, невероятно опасная, и шансов на то, что она доброкачественная, от тридцати до пятидесяти процентов, а если нет, то я и года не протяну, — так вот, под воздействием лекарств она вроде бы уже три месяца быстро-быстро сокращается. Врач очень доволен и, похоже, допускает совсем иной прогноз. Считай, пронесло.

— Да уж.

— Странно, очень странно, что-то слишком быстро. Даже следа не осталось. Тем не менее в июне не избежать операции: надо убедиться, что данные томографии соответствуют биопсии, но, значит, все может вернуться, правда, лекарства должны предотвратить рецидив. Я так понимаю, в худшем случае это значит, что если я буду принимать их до конца дней, то смогу жить. Но врачи об этом не думают. А думают, что мне надо закончить курс лечения, а потом просто надеяться, что рецидива не случится. Так нередко бывает. Мне кажется, все были поражены. Если бы ты сейчас сравнил мою томограмму с чьей-то еще, ты бы решил, что рака у меня уже нет. Потрясающе, правда?

— Замечательно. Ты молодец.

— Да, я молодец.

— А ты верила, что он у тебя есть?

— Не-е-е-т, что ты!

— Так это, можно сказать, высочайшее помилование.

— Именно.

— И кто же тебя помиловал?

— Не знаю. Но еще какое-то время мне нужно его расположение. Это не значит, что кошмар уже позади. Просто полегчало.

— Тебе делали полную томограмму?

— Нет, от паха до сердца. И врач сказал, что если бы где-то еще затаилась опухоль, то на снимках была бы видна жидкость или затемнение там, где опухоли возникают чаще всего. Медики называют это «предпочтительные пути развития опухолей». Слыхал о таком?

— Эта фраза из их записей, не из моих.

— А потом эта штука проникла бы в печень. Но не в мозг.

— «Предпочтительный путь».

— Ага. Чем не заглавие. Но с этим я, наверно, погожу.