Облучение - [2]

Произведения Татьяны Чекасиной вошли в сборники лучшей отечественной прозы и заслуженно заняли своё место рядом с произведениями таких выдающихся писателей нашей современности как Виктор Астафьев, Василий Белов, Юрий Казаков и других. Повесть «Пружина» признана в одном ряду с произведениями Василия Шукшина, Мельникова-Печёрского, Бажова и Астафьева по широчайшему использованию народных говоров, этого золотого фонда великого русского языка.

Почти все новеллы Татьяны Чекасиной выдержали много переизданий. Почти все они были прочитаны по радио и много раз были прочитаны перед благодарной читательской аудиторией, вызывая в ней смех и слёзы, заставляя задуматься о себе и о других. Но и другие произведения написаны так, словно они прожиты автором, либо самим писателем, либо очень близкими ему людьми. Это всё написано самой жизнью.

А по форме каждое произведение – отлитый, огранённый кристалл, через который можно увидеть не только душу человека, но и все аспекты бытия. Даже география представлена широко. Ни одно произведение не повторяет обстановку предыдущего, будто автор жил всюду, бывал всюду и знает о людях и о жизни буквально всё. Это и не так уж удивительно, ведь Татьяна Чекасина работает в литературе без малого тридцать лет, не стремясь к поверхностной славе.

В настоящее время Татьяна Чекасина – это настолько активно работающий автор, что практически все опубликованные произведения получили новые авторские редакции. Даже нет смысла читателю обращаться к их старым версиям.

Татьяна Чекасина – это острый социальный писатель. Напомню, что писатель советский и писатель социальный – довольно разные авторы. Например, все великие писатели являются социальными писателями. Но среди советских писателей было много графоманов. Куда больше их сейчас среди буржуазных сочинителей, которые никогда не бывают писателями истинными.

Не только глубокой философией бытия проникнуто каждое произведение Татьяны Чекасиной, но и трепетным отношением к жизни людей вокруг. Как у каждого истинного писателя. Её произведения – это хорошая, крепкая, настоящая русская литература.

Сычёва Е.С.

кандидат филологических наук,

преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова

Облучениею Маленький роман

«… Чтобы, испытывая желание, она пылко

отдавалась любовному наслаждению и

оно пронизывало её насквозь»

Марон Публий Вергилий («Георгики». «Земледельческие стихи»)

«… и завидовать мёртвым»

(из библейских пророчеств)

Пролог

Раскалённый шар упал рядом с ней в Казахстанской степи. Жаром тянуло от него. Рыжий-рыжий жар… Золотое сквозь веки свечение. «Я счастлива», – сказала она. «Пока нет», – ответили ей. «Неужели можно быть ещё счастливей?..»

Когда её подобрали, никакого шара не было: зрение вернулось. Никто не поверил. Голоса?! Ты перегрелась! Не удивительно, если идёшь без шляпы под палящим солнцем из Кызыл-орды в Кызылжар…

I

Мы с Кукурузовой сидели, как всегда рядом за плотно сдвинутыми столами. Зашла Дуськова, а с ней та, которая до зимы будет главным предметом наших разговоров, загадок и открытий. День был мощно-солнечный, апрель.

– Познакомьтесь, новенькая…

– Лёка Воробьёва! – представилась она, звонко «пролёлёкав» это интимное, как мне слышится, «ё».

У нас (за редким исключением) принято называть друг друга по именам-отчествам, воинским званиям, у кого они есть. О том, что нам хотят навязать новый кадр, узнали мы лишь накануне. «Кто такая?» «Да, вроде, дочка генерала». И вот начальница знакомит. А мы разглядываем во все глаза. Вид у неё, как и ожидали, оказался кукольным. Лицо из чего-то неземного отлито, гладкостью облито, светится молочно-фруктовой пропиткой. Кудри – устремлённые ввысь антенны. Тряпки, у непривычных вызывающие косоглазие. Запах – куст райских цветов. Воздух у нас в «спецчасти» (так именуется помещение) разрядился лёгкой грозой, и на серой стене у портрета навечно застывшего вождя блеснула радуга.

– Работа у нас тут несложная, но требует знаний пунктуации, орфографии, – прогнулась я, будто гувернантка.

Она, свободная, повелительно наблюдала за объяснениями. Нужны они ей, а не мне. На столе, только утром отмытом целой ротой солдат, покорно раскладываю бумаги:

– Вот, пожалуйста: ди-сло-ка-ция, де-мар-ка-ция, ре-ко-гнос-ци-ров-ка…

– А кто-то может неправильно написать эти слова? – наивно выплеснулось из жеста её рук, сверкнувших ногтями, длина и декадентская окраска которых, ввергли меня в лёгкий ступор.

Кукурузова задышала (пыхтит, сопит, выдаст):

– Хорошо нигде не работать?

– О, да! – кивнула новенькая, будто иностранка. О чём спросили, не поняла, но согласилась, боясь показаться невежливой.

– Я бы побездельничала, но денег мало, – продолжила Кукурузова.

– О, да, – Лёка неприятно удивилась, будто к ней в трамвае пристал пьяный.

– Без матери-отца я с пятнадцати лет, почту разносила, потом – техникум; институт заканчивала с трудовым стажем.

– А целина, Казахстан, – напомнила я главную гордость Кукурузовой.

– На целине я трактор водила, – с небрежностью аса уточнила она. – Земля оттает – пахать поедем, без огородов никак – дети. А вы не знали радости труда?

– Да-да-да! – прозвенела Лёка, механически подхватив последний слог или, будто кнопку нажав, перешла в некий «автоматический» режим… – Извините!