Обличитель - [97]

— Сегодня вечером мы с вами повеселимся на славу. Пока они будут следить друг за другом, мы будем забавляться этим спектаклем. Мы дадим им повозиться несколько часов, а потом соберем их, и я сам поставлю заключительную точку на всей этой истории, представив им вас: «Господа, после ваших долгих и усердных поисков настало время сообщить вам правду: вот наш обличитель!» И тут при свете фонарей, — закончил он, — вы признаетесь во всем — это будет потрясающе!

— Послушайте, — сказал я, — повторяю еще раз: хотя при довольно несерьезных обстоятельствах вам удалось заставить меня сказать иное, но я не тот, кто вам нужен, и предупреждаю вас, господин президент, если вы представите меня в таком свете, я буду решительно все отрицать.

— Ну что ж, друг мой, это будет еще лучше, еще правдоподобней! Ступайте и не падайте духом, встретимся вечером.

Итак, мы расстались: я — озабоченный и обозленный, а он, как мне показалось, недовольный. «Игра еще не закончилась, — подумал я, — и впрямь не стоит падать духом; к тому же всегда могут возникнуть непредвиденные обстоятельства».

И в самом деле, во время второго ночного похода их оказалось предостаточно.

Каким образом руководители и ведущие администраторы такой компании, как «Россериз и Митчелл», могли дойти до тех крайностей, о которых я собираюсь рассказать? Мы никогда не перестанем задавать себе этот вопрос. И никогда не перестанем искать на него ответа. Мне-то все ясно, но это мое личное мнение: эти деятели упустили из виду, что они были просто люди. И ради карьеры они, несмотря на свой внешний лоск, проявляли далеко не лучшие стороны своей натуры. Как я уже отмечал в начале своего рассказа, нельзя безнаказанно учить миллионы детей, миллионы студентов, что миру предназначено стать однажды единым громадным предприятием и что высшая цель для молодого человека, мужа, начальника — выискивать рынки, расшифровывать язык машин, объединять энергию мужчин и женщин в якобы мирных и альтруистических целях: производить, упаковывать, продавать, импортировать, экспортировать и создавать деньги. До сих пор все знали, что человек жив не хлебом единым. Тем более он не может жить только машинами, капиталовложениями за счет самофинансирования, ставками процентов, делами холдинг-компаний. Если привычка любить утрачена, вернуть ее не так-то легко. А человек, которому потребовались миллионы лет, чтобы возвыситься над животным, порой, к своему несчастью, снова становится им за одну-две секунды. Хотя эти рассуждения звучат упрощенно и мелодраматично, однако они обрели особое значение в свете развернувшихся вскоре событий. Действующими лицами в них были могущественные менеджеры и их «штабисты» — те, кто насмехался над священниками и поэтами. Они говорили небу: «Помоги себе, и мы тебе поможем». В своей гордыне они готовы были заложить душу богу на весьма выгодных условиях — из 14,5 %.

Дорогу! Менеджеров мучит жажда! Дорогу! Маршалы и их слуги спустятся в недра земли, чтобы утолить свою жажду! Не мешайте им пить!

XXV

В то время, как раз в тот день, когда все газеты, все радио- и телевизионные станции передавали тревожные сообщения о повышении цен на говядину, об ограничениях продажи нефти, о головокружительном взлете цен на шерсть, медь, бокситы и фосфаты, во Франции, на углу авеню Республики и улицы Оберкампф, недалеко от Восточного кладбища, двенадцать администраторов, два генеральных директора, два президента международной компании, один сотрудник ЦРУ и два частных сыщика спустились в подземелье под залом с электронно-вычислительными машинами компании «Россериз и Митчелл-Франс». Они прошли по многочисленным узким мокрым коридорам, спотыкаясь, скользя и падая в грязь, и вышли в похожий на склеп круглый зал с гладкими и блестящими стенами. Там они собрались на свой первый ночной совет. Раздался голос заместителя директора по прогнозированию, гулко отдававшийся под сводами:

— Пусть тот, кто нанес серьезное оскорбление и ущерб нашему прекрасному предприятию, сознается — это позволит нам прекратить поиски, сбережет наши силы и время, а главное — силы и время присутствующего здесь господина Макгэнтера, самого могущественного, самого грозного президента в мире!

— Да, — подхватило несколько голосов, — пусть он сознается, и ему это зачтется! Он уже стоил немало денег нашему предприятию, он нанес ущерб нашему cash-flow!

— Мы не желаем, чтобы страдал наш cash-flow, — хором закричали сотрудники фирмы.

— Спасибо за ваши решительные и достойные слова, — заявил Макгэнтер, — я согласен с вами: cash-flow — дело святое, вы это очень правильно уловили. Но я торжественно обещаю тому, кто угрожает нашему cash-flow, что, если он сейчас сознается сам, мы вернемся назад и не причиним ему никакого вреда. Он может сам подать в отставку, и мы даже выплатим ему крупную компенсацию. Если он сознается, то я обещаю: его не будут судить. Я жду шестьдесят секунд; если через минуту он не объявится — значит, он сам отягощает свое положение.

Макгэнтер начал считать. Свет фонарей выхватывал из темноты напряженные лица. Каждый, казалось, подстерегал малейшее движение, даже дыхание соседа. Прошла минута — никто не отозвался на призыв. Тогда мы снова двинулись в путь и стали спускаться еще глубже. Перед нами тянулся узкий туннель. Мы шли, согнувшись, друг за другом, петляя где-то на глубине тридцати метров под зданием из стекла и стали. Вдруг американский детектив, возглавлявший шествие, воскликнул: