Облетая солнце - [131]

— Ну да, прямо сейчас. — Он кивнул. — Взлет и посадка. Подними машину футов на восемьсот, сделай один круг аккуратно и надежно.

Да, легко сказать — аккуратно и надежно. У меня кровь в жилах почти кипела от адреналина. Голова кружилась. Смогу ли я вспомнить все, чему Том учил меня эти месяцы, смогу ли применить на практике знания? Удастся ли мне взять себя в руки, успокоить сумасшедший гвалт в голове и сосредоточиться. Иначе как удержать в поле зрения сотню различных деталей, за которыми необходимо следить? Одной такой упущенной детали хватило, чтобы жизнь Дениса прервалась. И это обстоятельство придавало ситуации еще больше драматизма.

Стараясь унять дрожь, я показала Тому большой палец, подняв его вверх. Рута вышел из ангара и встал радом с Томом. Я помахала им обоим рукой и начала выруливать на край узкой полосы, предназначенной для взлета, стараясь поставить нос углом относительно ветра. «Помни, что надо двигаться быстро. Ты должна быстро набрать скорость, иначе в такую жару ты заглохнешь», — голос Тома звучал у меня в голове. Неотрывно глядя на меня, Рута вскинул руку. «Квахери». Доброго пути.

Машина сдвинулась. Я с грохотом покатилась по жесткой полосе. Сердце бешено колотилось, каждый нерв напряжен, в горле пересохло. Я выждала необходимый момент, чтобы оттянуть на себя штурвал, и… «Мос», слегка покачиваясь, оторвался от земли. Спустя еще несколько мгновений он выровнялся, сбалансировав центр тяжести. Где-то позади остались Том и Рута. И Денис — тоже. А впереди, расстилаясь под крыльями, открывался безбрежный мир.

Я оторвалась от прошлого, ворвавшись в новую реальность.

ЭПИЛОГ 4 сентября 1936 года

Мне не известно, насколько низко мой самолет опустился к рычащей бездне Атлантики, но неожиданно мотор вдруг вздрогнул и… заработал вновь. Когда я услышала его дребезжание, этот звук показался мне слишком громким и раздражающим. Он словно разбудил меня от долгого сна — и, вполне возможно, так и было. Я выдвинула рычаг вперед на полную мощность, а затем ослабила его, стремясь удалиться от бушующих ледяных волн. Нос «Чайки» — наконец-то послушный мне! — приподнялся. Машина набирала высоту, упрямо пробиваясь сквозь шторм. Точно так же вместе с ней продиралась сквозь туман беспомощности и страха я сама, прочь из черной, беспроглядной бездны — только вперед и вверх.

Только когда я снова набрала высоту и выровняла машину, а дрожь в руках прекратилась, я позволила себе подумать над тем, сколько же времени молчал мотор. И заодно — насколько я готова была сорваться в пике и рухнуть в пучину. Страх смерти всегда живет в нас, но внутренний компас рациональности подавляет его, заталкивая в неведомые глубины подсознания. В тех же глубинах живет и мечта. Мечта о крыльях да и сами крылья — способность летать, подняться над реальностью. Мечта о том, чтобы одним махом пересечь океан, охватить бескрайнее небо. И какие бы препятствия, какие бы страдания ни вставали на пути, как бы дорого ни стоили столь чудесные дары, — как однажды заметила Карен, — мы готовы преодолевать все, пока мы живы, готовы платить.

Густой, холодный дождь не прекращался несколько часов. Я отчаянно пробивалась сквозь окружающую темноту, почти бредя от усталости, в то же время я была сосредоточена и собранна, как никогда раньше. Наконец впереди забрезжил рассвет — слабые бледные проблески в бескрайней черноте. А может быть, это появилась земля? Стекло кабины подернул ледок, в глазах у меня все расплывалось от переутомления, но вскоре я поняла, что это не видения, не мои выдумки. Серо-черная безликая мгла сначала превратилась в водное пространство, затем я различила волны, а затем в просветах облаков — приближающийся скалистый берег. Я поняла — вот оно… Залив Святого Лаврентия и остров Ньюфаундленд. Я достигла берегов Северной Америки. С каждой минутой расплывающиеся пятна становились все яснее, обретая очертания. У меня уже не было сомнений — это то место, куда я стремилась.

По плану я должна была приземлиться в Сиднее, на мысе Бретон, произвести дозаправку. Стартовав оттуда, я собиралась направиться на юг — на этот раз над сушей, — до Нью-Брунсвика, а затем, захватив часть штата Мэн, — в Нью-Йорк. Однако на высоте пяти миль мотор опять начал давать сбои и трещать, а машина начала снова терять высоту. Датчики топлива показывали, что бак полон еще на три четверти, значит, единственное, что могло случиться, — это воздушная пробка. Как и прежде, я щелкаю тумблером, отключая двигатель и запуская его вновь, — но двигатель только хрипит в ответ. Машина стремительно несется вниз — похоже, моим надеждам не суждено исполниться. Разбиться теперь, когда позади три тысячи миль в полной темноте, теперь, когда финал так близок? Ужасная мысль — от нее все холодеет внутри. Снова и снова я включаю двигатель. «Чайка» кашляет, фыркает, пытается выправиться и подняться вверх, но снова проседает. Лопасти пропеллера вертятся, как ветряная мельница, рассекая воздух. Стекла запотели, зеркало, точно в насмешку, отражает золотистые блики восходящего солнца.

Еще десять или пятнадцать минут моя машина, подпрыгивая и вздрагивая из-за нехватки топлива, опускалась рывками вниз, и я уже понимала, что жесткая посадка неизбежна. Затем я различила какие-то замшелые валуны и болото, похожее на черный расплывшийся пудинг. Когда я в конце концов приземлилась, шасси утонуло в жиже, а нос машины, точно плуг, вспахал сырую почву. Меня сильно толкнуло вперед. Я разбила головой стекло кабины — из ссадины на лбу заструилась кровь. Выглянув наружу, я увидела, что села всего в трехстах ярдах от воды — и совсем не в Нью-Йорке. Однако я все-таки сделала это!