Облава на волков - [21]

— Эй, люди, давайте поскорей, не то околеем в этот…

Что-то толкнуло его в грудь и опрокинуло навзничь. Голова ушла в снег, а на лице он почувствовал тепло, которое мгновенно разнеслось по всему телу. «Ноги окоченели и не держат», — мелькнуло у него в голове, и он сделал усилие, чтобы встать. Он повернулся на бок, загреб под себя снег и сумел приподняться на локтях. Снег все сильнее грел лицо, проникал в ноздри, в рот, душил его. Последним усилием он встал на колени, втянул в себя воздух и тут вспомнил, что, перед тем как упасть, он слышал негромкий треск, словно хрустнула сломанная ветка. «Вьюга ее сломала, вьюга и меня повалила», — подумал он, попытался подняться на ноги и действительно встал. Но ноги не держали его, он снова упал на колени и только тогда увидел, что снежная яма, в которой он барахтался, вся в красных брызгах. Острая, жгучая боль разодрала его грудь, он что-то крикнул, изо рта хлынула густая черная кровь и, пачкая подбородок, потекла в снег. Он медленно сполз вниз — сначала на локти, потом на живот, пополз к сугробу и ткнулся в него головой. Из снега остались торчать только ноги, обутые в резиновые сапоги, и по тому, как они дергались, все медленней и слабей, можно было проследить, как замирают последние удары его сердца.

ЖЕНДО ИВАНОВ РАЗБОЙНИК

Ты спрашивал, откуда у меня этот револьвер. Расскажу, но дай сначала опрокинем еще по одной. Стоян Кралев когда-то отобрал у меня револьвер, но он не знал, что у меня есть еще один. Я тогда испугался, как бы и его не нашли, если придут с обыском, взял да закопал его под амбаром. Лет пятнадцать — шестнадцать с тех пор прошло, видишь, как его ржа съела. Я на него этой осенью наткнулся, когда амбар рушил. Славный был револьвер. Мне его Иван Пехливанов дал, мне тогда и было-то восемнадцать годков. Ты ведь знаешь, я из верхних сел, из Делиормана[8]. Рос сиротой, отца убили в первую мировую, еще брат и сестра были, помоложе.

Как-то поехал я в лес за дровами. Нагрузил уже телегу и только собрался трогать, гляжу — идут ко мне какие-то двое. Лет им на вид около тридцати, один в папахе меховой, другой — без шапки. Подошли ко мне, сели, закурили. «Ты, парень, откуда?» Я отвечаю. «А еще за дровами приедешь?» — «Приеду», — говорю. «Тогда притащи нам сигарет, спички и еды какой. Буханку хлеба и еще чего-нибудь». Тот, который в папахе, вынул из кармана деньги и дал мне. Я взял и поехал в село. Денег, мне показалось, отвалили щедро, и я, как выехал из лесу, остановился и пересчитал. Двадцать с чем-то левов, деньги по тому времени немалые. Пока я разгружал дрова, мать сбегала в лавку, купила десять коробок сигарет, кило маслин и спички, а хлеба, брынзы и еще какой-то еды собрала домашней. Дала мне и остаток денег, чтоб я тем людям вернул.

Отнес я им все, они поели, и тот, который в папахе, спросил меня, знаю ли я, где село Писарово. Я сказал, что слышал про такое село, но сам никогда там не бывал. Они еще порасспросили меня о том о сем и потом сказали:

— Ты нам вернул столько денег, сколько и должно было остаться, значит, ты парень честный. Мы хотим отплатить тебе добром. Иди в село Писарово, увидишь там мечеть. Пол в ней выложен плитами. Отсчитаешь третью от дверей справа, вдоль стены. Приподымешь ее ножом, найдешь мешочек с золотом.

Дали они мне одну меджидию[9] и ушли. Насчет золота я ни на минуту им не поверил. Знай они, где мешочек золота запрятан, пошли бы сами и взяли, не стали бы мне уступать. Что ж, думаю, хорошие люди, другим ничем не могли заплатить, вот и расплатились меджидией да добрым словом. Так-то оно так, но дня через два-три по селу пошел слух, будто полиция разгромила банду Карадемирева. Время после войны было смутное, тревожное. В Делиормане и Добрудже случались крупные кражи и ограбления. Мужики из окрестных сел нередко сговаривались по двое — по трое и занимались грабежами, которые приписывали Карадемиреву. Слава его как вора и разбойника ходила по всему краю.

Прослышав об этом, я смекнул, что те двое были из банды Карадемирева, а кто-то из них был, может, и сам Карадемирев. Полиция наступает им на пятки, одна забота у них — шкуру свою спасти, отчего ж походя не сделать доброе дело бедняку! Я им как раз под руку попался. Немного погодя Иван Пехливанов рассказал мне, что в шалаше на винограднике села Гевреклер, за два села от нашего, нашли убитого. Оказалось, что это Паско Наумов из банды Карадемирева. Полиция ничего у него не обнаружила, но вскоре стало известно, что убил его товарищ его Шевкет. Заснул он, Шевкет его убил, взял его золото и бежал в Турцию. Сам он жив-здоров, открыл в Стамбуле две гостиницы и большой лабаз. Написали про это наши турки, которые туда переселились.

То, что рассказал мне Иван Пехливанов, подтвердилось, и я понял, что с этим-и-то двоими я и встретился. Но ему я ничего не сказал, потому как побаивался. Он был старше меня, двое детей у него было. Я дружил с его младшим братом, и он меня держал за своего. Он был известный буян, водились за ним темные дела. Говорили, будто он не зря шастает по селам, переправляет лошадей через границу. Скажи я ему про мечеть, он сам туда сходит и возьмет золото. И другому никому я не решался раскрыть секрет, чтоб не выставили меня укрывателем разбойников. Это все так, но как же одному-то мне отправиться в Писарово и одному в мечеть зайти? Прошла зима, весной уже запахло, а я все об этой мечети думаю, все мешочек с золотом в глазах стоит. Ничего не попишешь, без Ивана Пехливанова не обойтись. «Так и так, — говорю ему, — я знаю место, где золото закопано», — и рассказал ему про случай в лесу. «Они и были», — сказал он, и глаза у него загорелись. На другой же день запряг он телегу и мы с ним поехали в Писарово. Надо было миновать четыре села, и мы приехали после полудня. Остановились у корчмы, зашли. Иван Пехливанов стал расспрашивать про мужика одного, Делчо, с которым он вместе в армии служил. За ним послали, вскоре он пришел. Они с Иваном Пехливановым выпили, потолковали, и Делчо пригласил нас к себе.